редкое чувство суперприятного мурашечного покалывания по всему телу, природа которого мне до сих пор неизвестна. К тому, что я мог бы извиниться за старое, начать сначала „правильно“, но и в этом лагере на этой смене не сделал ничего, чтобы УпМала воспринимали всерьез, водились с ним, а не подстебывали по поводу его всесторонней неуклюжести. Да, здесь я виноват. Но, позвольте, потом, еще через три года, я встретил его под мостом, где поливальные машины набирают воду, когда шел с дополнительного занятия по русскому языку, которое вела (или до сих пор ведет) Маргарита, уставшая до смерти от нытья Мастера, и, покинувшая его ради возможности самосовершенствоваться и помогать совершенствоваться другим. УпМал гулял с собакой, был вполне в хорошем настроении, был рад меня видеть. Если я и совершал ошибки, то не фатальные. К тому же, я совершал их по причине своего незнания. „УЗилок“ был первым моим лагерем. До этого я взаимодействовал только со своими одноклассниками и не находился, во всяком случае, на протяжении длительного времени рядом, а значит и под влиянием плохих людей. Да и вообще, как можно судить человека за отсутствие желания переворачивать пусть и не справедливый, но кем-то построенный кое-как работающий мир?» – я говорил это, заметно нервничая, мое лицо покраснело, воздуха не хватало. «Очень просто можно судить. Вот мы Вас судим. Незнание законов не освобождает от ответственности, это раз, а два – как мы могли убедиться, вы прекрасно знали и чувствовали, что поступаете подло, ничего не делая, а значит виновны вдвойне» – надменно процедил прокурор. «Но я не слышал и не чувствовал такого закона, в котором говорится, что я что-то обязательно должен делать. Разве я обязательно должен играть какую-то роль? Разве я не могу просто существовать, есть, спать, целоваться, обниматься, смотреть кино, слушать музыку, пассивно наблюдать за другими людьми?» – я накалился добела. Тут мой адвокат не выдержал и повернулся ко мне с серьезным выражением лица: «Вы не для этого на Землю были отправлены. Наблюдаем мы здесь. Иногда вмешиваемся. А вы там играете. Принимаете решения, совершаете поступки, которые мы здесь потом разбираем. Разве это не очевидно?».

Меня отправили в сектор раздумий. На нижний его уровень. Смягчающим обстоятельством оказалась половинчатая дееспособность. Врожденный дефект, допущенный по халатности работника, отвечающего за предродовую подготовку новых душ. Работника уволили и дезинтегрировали, проще говоря, стерли из вечности его сущность, а также все физические упоминания о его личности. Это даже здесь называется «адом», а не «самым верхним уровнем сектора раздумий», ведь какие могут быть раздумия у отсутствия?

***

На выбор мне, учитывая мои личностные характеристики и загруженность конкретных персон, предоставили трех гувернеров: Гоголя, Булгакова и Мастера. Они и другие выдающиеся личности, и персонажи находятся здесь на особом положении: хоть и пребывая в секторе раздумий, имеют право перевоспитывать запутавшихся. Я довольно долго размышлял, но в итоге выбрал Мастера – пусть я стану некоторым символическим связующим звеном между ним и ушедшей от него (в следствии чего Мастер и оказался в общей секции сектора раздумий) и хорошо знакомой мне Маргаритой. Как мне потом рассказал Мастер, Булгаков очень расстроился. Во-первых, потому что ему предпочли им придуманного героя, а во-вторых, потому что он был очень вдохновлен надеждой пообщаться с земляком обоих своих дедушек-священников, и, собственно, земляком отца и матери. Гоголь ничего по этому поводу никому не высказал, в секторе раздумий он почти все время занят тем, что составляет заявления на имя Всевышнего с просьбой пересмотреть его дело. Подмастерьям Гоголя приходится довольно тяжело.

Мастер рассказал мне, что он и другие писатели не могут здесь писать. А математики, попавшие сюда не могут считать. Философы не могут рассуждать. Но сложнее всего приходится психологам – они не могут взаимодействовать с другими душами, и сидят на любом уровне сектора раздумий в одиночных камерах. Но мне, как непризнанному при (и, как выяснилось потом, после) жизни писателю, писать здесь разрешено. И, мол, это будет для меня основной частью терапии раздумий. А интерес Мастера здесь прежде всего в том, что он таким образом может не только хоть что-то читать (здесь быстро выясняется, что плохая литература – тоже литература), но и, пусть и очень косвенно, но влиять на процесс написания своей критикой. Этот рассказ, или, можно сказать, нестрогий дневник недавних воспоминаний и есть моя первая работа для Мастера.

P.S. «А знаете, что было в пакете той женщины, помятую оболочку которой, вы имели неудовольствие наблюдать перед самой своей смертью? – однажды спросил у меня Мастер – Это должно быть вам интересно, тем более, что вас это тоже касается. Мне по секрету один знакомый из властных структур рассказал: там лежал принтер, который она утащила из офиса, в котором работала уборщицей. Внук попросил у нее принтер, а ее пенсия не то чтобы позволяла купить его в магазине. Вот она и пошла на преступление, решив, что никто не заметит пропажи, так как, цитирую ее мысли: „в офисе таких штук много“. А внуку он был нужен, чтобы распечатывать картинки эротического содержания, которыми он планировал завесить заплесневевшую стену». «А меня это как касается?» – не очень понял я. «Ваша душа отошла от тела от удара того же пакета с принтером, отрикошетившим от головы женщины, о вашу тазобедренную кость, в следствии чего лопнул ваш мочевой пузырь», – объяснил Мастер. «Хм. Понятно. А что с Ней?» – это было мне намного более интересно, чем физиологические обстоятельства моей смерти, и, раз Мастер сам поднял тему того, что было на Земле, я решил не упускать выгоду момента. Мастер отвел взгляд, почесал затылок, и сказал: «С Ней все хорошо. И будет все хорошо. Вы хороший человек, я вас понимаю, а потому сделаю все, что в моих силах, чтобы вам было спокойно. Если вам интересны подробности, то она нашла, не без помощи, разумеется, – тут он указал ладонью наверх, – определенных сил, очень надежного и верного человека, который направит ее в правильную сторону. Но о вас она тоже не забывает. Здесь уже без чьей-либо помощи». Узнав о том, что с Ней все хорошо, я окончательно смирился с тем, что умер. Наконец-то все закончилось настоящим хэппи-эндом, стало для меня на свои окончательные места. Мастер задумался, а потом, разумеется, попросил рассказать о том, чем теперь занимается Маргарита, и какое обличие она приняла. Возможно, для этого он изначально и завел тему, связанную с Землей, но не мне его в этом обвинять. Я знал, что судом Мастеру запрещено,