Из наших экспедиций во второй класс мы возвращались не только с историями, но и с пленниками. Пленником Корреи был юноша-индиец по имени Крипал Сингх из Британской Гвианы, который настолько очаровал всю нашу компанию, что был приглашен к чаю.

«Такой красавчик, — вновь и вновь повторяла миссис Маккэй. — Такой милый».

«Этот парень из одной из лучших семей в Б.Г., - сказал Коррея. — Не слыхали о них? Самые важные шишки в земельном бизнесе. Братья Сингх, старик. Сингх, Сингх, Сингх».

Крипал Сингх выглядел подобающе скромным, всем видом показывая, что Коррея говорит правду, но ему не пристало хвастаться. Он был высоким и стройным, с тонкими чертами и ртом изящным, как у девушки. Он курил нервно и элегантно.

«Расскажи-ка о своей семье, Крипал», — сказал Коррея.

Крипал с легким поклоном угостил всех сигаретами. Он был чуть-чуть пьян. Как и Коррея.

«Они ничего на земле не разводят, имейте в виду, — сказал Коррея, взяв сигарету. — Только продают и покупают. Скажи им, Крипал».

«Как это прекрасно», — сказала миссис Маккэй.

Остаток пути Крипал провел в первом классе, только спал и ел во втором. Там он не мог найти подходящих партнеров по выпивке, а каюту ему пришлось делить с мясником из Британской Гвианы, которого он терпеть не мог.

«Он с-сказал, что ездил в Англию в отпуск, — сказал Крипал, вернувшись к этой теме при виде мясника, который бегал туда-сюда по палубе. — И провел все с-семь недель, выпрашивая пособие».

Сам Крипал уехал в Англию учиться. Эта учеба в Англии одно из самых странных занятий вест-индской молодежи, в особенности преуспевающей. Учеба может продолжаться до начала среднего возраста. Крипал был глубоко погружен в учебу и в Англии, и на континенте, пока отец, обеспокоенный расходами, не призвал его обратно — заняться бизнесом и жениться. Путешествуя вторым классом, Крипал в последний раз расслаблялся за чужой счет; его учебе приходил конец.

Как-то утром, незадолго до того, как мы покинули Азорские острова, я застал Коррею в отличном настроении.

«Как это так, парень? Сукин ты сын, а? Даже не пикнул, что образованный человек. А давай-ка пойдем тяпнем, а?»

Коррее со мной повезло. У него начинался приступ морской болезни. У меня оказывались таблетки «Марцин». У него разыгрывалась головная боль. У меня находились таблетки «Десприн». У него нарастала мозоль. У меня появлялись пластыри доктора Шолля. Когда ему хотелось выпить, а Крипала Сингха было не найти, он приходил ко мне. Пить с ним было небезопасно. Он пил быстро и напивался за несколько минут. И он редко бывал при деньгах, предпочитая «разобраться после».

«Я, вишь, здорово промыл себе кишечник сегодня с утра, — сказал он у бара. — С первого раза. — Это объясняло его приподнятое настроение. — Ты отличный писатель, парень. Да, парень. Видел я тебя возле почты на Азорах. Ты так быстро-быстро катал свои открытки, я даже прочесть не мог, чего ты писал».

К нам присоединился Филипп. Он читал у себя в каюте «Кама Капла»[12]. Я подумал, что он имеет в виду что-то другое, но он сказал: «Эта индийская философия — великая вещь».

«Она действительно великая, — сказал Коррея, уже сильно пьяный. — Ты за что прежде всего возьмешься дома, Филипп?»

«Думаю первым делом заняться страховкой машины».

«А я собираюсь хорошенько себе кишечник промыть Солями Эпсона, парень».

У обоих, Корреи и Филиппа, были дочери замужем в Англии. Дочь Корреи вышла замуж не так давно, а Филипп только что был на свадьбе.

«Знаешь, как это — уехать от дочки, Найпол? — спросил Коррея. — Представляешь, что чувствуешь, когда она ревет в поезде? „Не уезжай, па“? Не знаешь ты, Найпол. „Не уезжай, па. Не оставляй меня“. Одна-единственная дочь. — Он треснул ногами по нижней перекладине табурета и заплакал. — Не знает он, Филипп».

«Нет, старик. Не знает».

«Твоя где живет, Филипп? Моя в какой-то заднице, называется Дадли».

Филипп не отвечал. Он отошел от бара и вернулся несколько мгновений спустя с альбомом, на белой кожаной обложке которого было вытиснено: «Свадьба нашей дочери».

Филипп волновался о своей дочери, и теперь, узнавая в его альбоме лица, одежду, всю обстановку рабочих окраин, я его понимал. То, что казалось столь желанным в Вест-Индии, в Англии предстает совсем иным.

Все в тот день, казалось, думали о детях. У супругов Маккэй в Англии остался сын. Мистер Маккэй совершил свое последнее путешествие; он никогда больше не увидит сына.

«Он перенимает разные английские привычки, — сказала миссис Маккэй с гордостью. — У него все теперь „долба-ное“ да „долбанутое“. Я просто не в состоянии угнаться за его английским сленгом и акцентом».

Мистер Маккэй улыбнулся своим воспоминаниям.

Беглый преступник из Англии может встретить теплый прием у белого населения Тринидада, начать там свое дело. Вест-индец, который уважает только богатство да цвет кожи, в обществе, устроенном несколько более сложно, немедленно пропадет.

Капитан с лицом и манерами аристократа не приглашал за свой стол пассажиров. Он обедал со старшими офицерами. Не знаю, было ли это продиктовано испанским морским этикетом или правилами поведения на судне для мигрантов. Думаю, последнее. От радиста и корабельного эконома, единственных офицеров, допускавших нас до себя, мы узнали, что как раз перед тем, как загрузить мигрантов из Вест-Индии — тех, которых мы видели в Саутгемптоне, — корабль взял на борт несколько сотен марокканских паломников из Мекки. Несколько паломников умерло по пути, и их бросили за борт; после этого корабль пришлось дезинфицировать.

Удаляясь от Англии, все начинали готовиться к Вест-Индии. Формировались группы по цвету, расе, территории, достатку. Вест-Индия есть Вест-Индия, поэтому границы групп были очень проницаемы, и человек мог входить во все группы сразу. Несколько человек, оставив соревновательные беседы о Лондоне, Париже и Дублине и о сыновьях, блистающих в учебе в Англии, Канаде и Америке, обсуждали политическую ситуацию в Тринидаде. Они говорили о негритянском расизме, а в вопросе о смешанных браках взвинчивали себя до истерики. Жители Британской Гвианы, среди них человек, который большую часть путешествия играл в «монополию» и читал первый том «Индийской философии» Радхакришны, горячились, казалось, меньше остальных. Я-то считал, что сосуществование, если не сотрудничество рас — это насущнейшая необходимость Вест-Индии, поэтому я был сбит с толку, встретив такие воззрения среди местных, и мне хотелось разобраться в этом. Но эту группу мне пришлось покинуть из-за размолвки с мистером Хассаном.

Мистер Хассан дал мне почитать номер «Тайм». Я дал его Филиппу (в обмен на его «Кама Каплу»), и когда на следующий день мистер Хассан попросил у меня свой «Тайм» обратно, журнал уже пропал. С тех пор четыре, пять, шесть раз в день мистер Хассан спрашивал свой журнал. Он поджидал меня на палубе. Он поджидал меня до и после киносеансов. Он поджидал меня возле столовой. Он поджидал меня в баре. Я многократно угощал его выпивкой. Но он ни разу не смягчился. Я обещал ему купить журнал в Тринидаде. Но он хотел именно свой экземпляр. Я сказал, что он потерялся. Это не имело значения. Он хотел свой «Тайм». Через три дня преследований я углубился в недра второго класса и чудесным образом нашел человека, у которого был тот же номер. Естественно, тут же нашелся и экземпляр мистера Хассана. Главной темой разговора для мистера Хассана служили его богатство и гонения, которые устраивали на него таможенники, правительство, судоходные компании, семья жены и учителя детей. Я от души пожелал всем его гонителям многих сил и долгих лет жизни.