Если судить по новостным каналам, обезвреженные ядерные террористы из Магик-Бич сенсацией не стали. И я подозреваю, не станут уже никогда. Государство считает, что широкая общественность предпочитает оставаться в неведении о таких вот предотвращенных катастрофах, а политическая элита предпочитает держать широкую общественность в неведении, чтобы не будить в ней подозрения о коррупции и некомпетентности в коридорах власти.

На канале «Нат-Джео», в документальном фильме о больших кошках, диктор сообщает нам, что пантеры — разновидность леопардов, черных с черными пятнами. Пантера с золотистыми глазами смотрит прямо в камеру и низким, грубым голосом говорит: «Спать».

Я осознаю, что скорее сплю, чем бодрствую, нахожусь в том сумеречном состоянии, когда сны и реальный мир иногда пересекаются.

На экране пантера впивается в антилопу когтями, валит на землю, рвет добыче горло. Телевизионное насилие не шокирует меня, не будит, наоборот, давит, прижимает к креслу. Подняв голову, торжествующая кошка смотрит на меня — из пасти капают кровь и слюна — и говорит: «Спать, спать».

Я не только слышу слова, но и чувствую их, звуковые волны из телевизионных динамиков пульсируют во мне, этот звуковой массаж расслабляет мышцы, успокаивает нервы.

Несколько гиен пытаются отобрать добычу у пантеры, которая затаскивает антилопу на дерево, чтобы сожрать ее на ветвях, где ей не помешают ни эти волкоподобные твари, ни львы: они не умеют лазать по деревьям и не смогут последовать за ней.

Гиена, с дикими глазами и невероятно мерзкая, обнажает неровные зубы и шепчет в камеру: «Спать». Остальные гиены повторяют: «Спать», — и звуковые волны, проходя сквозь меня, создают очень приятный успокаивающий эффект так же, как голос пантеры на дереве, а голова антилопы болтается на разорванной шее, и глаза смотрят в одну точку, указывая, что их обладательница уже спит самым крепким сном.

Я закрываю глаза, и пантера из телевизора следует в мой сон. Я слышу мягкие, но тяжелые шаги, чувствую, как ее гибкое тело движется по коридорам моего разума. На мгновение меня охватывает тревога, но незваный гость мурлычет, и мурлыканье успокаивает меня. Теперь большая кошка забирается на другое дерево и тащит меня с собой. Хотя я не умер, у меня нет сил сопротивляться. Я не боюсь, поскольку пантера говорит мне, что бояться нечего, и, как прежде, меня успокаивает не значение слов, а звуковые волны, которые, словно масло, утихомиривают волны моего разума.

Это дерево ночи, с черными ветвями, вытянувшимися высоко-высоко к беззвездному небу, и ничего не видно вокруг, кроме глаз-фонарей пантеры, которые прибавляют в размерах и яркости, пока не становятся совиными. Низким, грубым голосом пантера говорит: «Почему я не могу прочесть тебя?» Возможно, это не пантера и не сова, потому что я вроде бы чувствую чьи-то пальцы, словно я — книга с бессчетными страницами, которые переворачиваются, но все страницы пусты, пальцы скользят по бумаге, выискивают выпуклые точки моей биографии, написанные шрифтом Брайля.

Настроение меняется, раздражение читателя буквально прощупывается, и в темноте глаза вдруг становятся зелеными, с эллипсовидными зрачками. Это, возможно, сон, но при этом нечто большее, чем сон.

Хотя сон обычно раскручивается сам, и тот, кому он снится, влиять на него не может, если мне нужен свет, я могу его призвать. Темнота начинает отступать от перепутанных черных ветвей дерева, а силуэт читателя — появляться из тьмы.

Я резко просыпаюсь, словно таинственная фигура кошмарного сна вышвырнула меня из него. Я поднимаюсь, периферийным зрением улавливаю движение справа, но, повернувшись, обнаруживаю, что никого, кроме меня, в комнате нет.

За моей спиной что-то гудит, словно пара умелых рук дернула басовые струны арфы. Когда я поворачиваюсь, местонахождение источника звука не столь очевидно — вроде бы он доносится из ниши, где стоит кровать.

В поисках этого источника я иду в нишу, а потом к двери ванной комнаты, которая приоткрыта. За ней темнота.

Из-за усталости и эмоционального замешательства я забыл взять пистолет. Он остался под передним сиденьем «Мерседеса».

Пистолет принадлежал жене одного священника в Магик-Бич. Ее муж, преподобный, застрелил жену, прежде чем она успела застрелить его. В их конкретной версии христианства, истинно верующие слишком нетерпеливы, чтобы ждать, когда молитва разрешит их проблемы.

Я распахиваю дверь ванной и включаю свет. Гудение усиливается, но вновь за моей спиной.

Повернувшись, я вижу, что Бу вернулся, но он меня не интересует. Мое внимание приковано к объекту, который зачаровал и собаку: что-то быстрое и прозрачное, видимое только потому, что искажает предметы, находящиеся позади, пересекает нишу, выходит в гостиную, кажется, прыгает в телевизионный экран и исчезает.

Объект такой быстрый и бесформенный, что я уже думаю, а не причудился ли он мне, да только по фильму о дикой природе расходятся концентрические круги, словно вертикальный экран — горизонтальный пруд, в который бросили камень.

Несколько раз моргнув, я задаюсь вопросом, видел ли я все это или у меня проблемы со зрением. Феномен постепенно сходит на нет, на экране вновь четкая и устойчивая картинка.

Это был не призрак. Когда я вижу призраков, они полностью повторяют облик когда-то жившего человека и не могут двигаться так быстро, что за ними не уследить глазу.

Мертвые не говорят и не издают никаких звуков. Ни тебе звяканья кандалов, ни тебе зловещих шагов. Они невесомы, так что ступени под ними не скрипят. И уж конечно, не могут они дергать за басовые струны арфы.

Я смотрю на Бу.

Бу смотрит на меня. Не виляет хвостом.

Теперь сна у меня ни в одном глазу.

Сон с деревом и пантерой длился менее пяти минут. Я по-прежнему страдаю от недосыпания, но в данный момент бодр, как солдат в окопе, знающий, что наступление врага может начаться в любой момент.

Оставив свет включенным, чтобы не возвращаться в темный коттедж, я выхожу за порог, запираю дверь и достаю пистолет из-под переднего пассажирского сиденья «Мерседеса».

На мне футболка и свитер, и я засовываю пистолет между ними, под ремень, на поясницу. Это не идеальный способ для ношения оружия, но кобуры у меня нет. И в прошлом, придерживаясь этого способа, я ни разу случайно не прострелил себе ягодицу.

Хотя я не люблю оружие и обычно не ношу его с собой, и меня мутит от убийства даже самых худших людей при самозащите или спасении невинных, я не настолько фанатичный противник оружия, чтобы позволить кому-то убить меня — или наблюдать, как кого-то убивают, — но не пустить его в ход самому.

Бу материализуется рядом со мной.

Он — единственная душа животного, которую я когда-нибудь видел. Невинный, он, естественно, не боится того, что может увидеть на Другой стороне. Хотя он эфемерный и не может укусить плохиша, я уверен, он остается здесь по одной причине: придет момент, когда он станет для меня Лесси и не позволит мне упасть в заброшенный колодец или спасет от другой беды.