спросил Сережа.

Ксеня хотела ответить что-нибудь пообиднее, но ему издалека крикнула Таня:

— Сережа, нас ждут!

16

«Долго ли они ходить так будут?» — подумала Ксеня.

А тут Софья Марковна и сказала:

— Товарищи, все по местам!

Это, значит, и ей по местам.

Ну да, раз всем, то, значит, и ей. Если бы сказали: всем по местам, кроме Ксени. А то ведь сказали: всем по местам. Без исключенья. Подчистую. Всем, так уж всем.

Ксеня пошла к прилавкам, но остановилась.

А где ее место-то? Мест много. Вон, целая площадь мест. Вот одно место, вот другое место… Да их уж и занимают…

Ага, вон Ксене указывают, где ей встать.

— Значит, так, Ксенюшка, — говорит Софья Марковна. — Тебе стоять у колонны…

У колонны… Ждать.

— Потом по сигналу идти наискосок по площади. Во-он туда…

Туда…

— Встретится цыганка. Скажет: давай погадаю. Не останавливайся.

Правильно. Не останавливайся. Чего уж там гадать!

— Потом по площади поедет коляска. Тебе наперерез. Остановись и пропусти. Коляска проедет — иди снова. Поняла?

Снова иди.

— Повстречаются два монаха. Ну, вот эти, видела?

Видела, видела, как не видеть!

— Поглядят на тебя, а ты на них не гляди.

Ксеня в уме весь порядок перебирает.

— Можно начинать, Виктор Петрович! — кричит Софья Марковна режиссеру.

Ну и пусть начинают. А ты не гляди. Не гляди ты и не бойся! Подумаешь, пройти полсотни шагов. И пройдешь. Не хуже других.

17

Где-то там за спиной Сережа и Таня. И режиссер. И Софья Марковна. Далеко, не слышно, что говорят.

Ксеня вдруг подумала, с какой ноги идти: с левой или с правой.

А тут команда раздалась: «Пошли!»

Она уж и не помнила, с какой пошла. Перед глазами замелькали булыжники. Сколько раз здесь ходила, а не видела, что идет по булыжной мостовой.

Показалось, что быстро идет. Помедлила…

Потом вспомнила: а руки-то куда девать? Как вспомнила, так сразу и девать стало некуда.

А тут цыганка.

— Барышня, давай, — говорит, — погадаю, всю жизнь твою расскажу, бубновый король у тебя на пути…

Как король? Не король, а коляска. Вон лошади копытами цокают. Сейчас поскачут мимо, чтоб Ксене остановиться. Остановиться и переждать.

Проскакали.

А тут и монахи. Черный сивого ведет. Повернули к ней бороды. Сивый вдруг ногой топнул, в ладоши шлепнул и пропел:

— Ой, не ходите, барышни, к нам в монастырь!.. Да пьяный он, сразу видно.

— Не пойдут, не пойдут, — сказал черный.

И они прошли.

«Ах ты, — вспомнила Ксеня, — ведь надо было не смотреть на них! А я посмотрела».

Но вот и конец. Веревка, зрители.

— Ксеня!

Это кто еще?

А вот кто. Вдоль веревки, расталкивая людей, пробирается мать.

18

— Ксеня! — сказала мать, оглядывая ее с головы до ног.

Ревниво сказала.

Платок сбился. Тяжело дышит. На руке кошелка.

— Бесстыжая! А я, как дура, сижу и жду!

Не ругайтесь, мамаша, не ругайтесь. Дочь ваша поступила в артистки и сейчас у нее первая роль.

— Мы сидим с бабкой, ждем, а она роль играет! Ни макарон, ни маргарину!.. Пятерка где?

— Пятерка?..

А в самом деле, где пятерка? Когда разжала кулак?

— Потеряла, бессовестная, потеряла! — запричитала мать. — По-старому пятьдесят рублей потеряла!..

— Может быть, в костюмерной?.. — сказала Ксеня.

— В костюмерной! Поднабралась слов! Я в твои годы семьсот рублей зарабатывала!..

— По-новому? — спросил какой-то парень из толпы.

Мать на него кошелкой замахнулась:

— Ты-то уж молчи!..

— Полно срамиться, — сказал черный монах.

Он сивого снова привел к веревке.

А тут команда Софьи Марковны:

— Все по местам! Повторяем!

Цыганка позвала:

— Ксеня!

Надо ж, все по имени знают. Хорошо, мать не услышала, она в это время на монахов кричала:

— А-а, это вы, долгополые, у меня утром унесли стакан!

— Мы, — ответил сивый и икнул. — Мы, родная.

— Ах вы, кукольники, нечестивцы, беззаконники, скоморохи!

Тогда черный монах строго сказал:

— Вася, отдай.

Сивый приподнял край рясы и отдал стакан матери.

В толпе засмеялись.

«Что же это я делаю?» — подумала Ксеня.

— Иди, иди, дочка, — сказали монахи, — тебя ждут.

— Ксеня! — крикнула мать и погрозила стаканом. — Без денег не являйся!

Положила стакан в кошелку, сделала губы бантиком, как всегда, когда обижалась. Пошла.

19

Как там дальше-то было? Ксеня и не помнит. Ходила она туда-сюда по площади много раз подряд. Исполняла свою роль. Пропускала коляску. На монахов не глядела. И на нее никто не обращал внимания. Ни Сережа, ни Таня, ни Софья Марковна. Рассуждали там возле аппарата. У тебя, мол, свои дела, у нас свои.

Все цыганка только приставала: дай погадаю.

Жарко на солнцепеке. Пить хочется.

А монахов разморило, тяжело глядят.

Вспомнила Ксеня, как весело в это время на практике. Сидишь-сидишь в грядках — и вдруг тебе на спину травы целый ком! И гонишься за кем-нибудь по полю. Или за тобой кто-нибудь гонится!..

Девчонки в трусах и лифчиках. Кого стесняться? Ребята всё свои.

А потом — купаться. По-собачьи плавать. Тянуть кого-нибудь за ногу. Или тебя чтоб тянули. Раскачать кого-нибудь и бросить. Или чтобы тебя раскачали и бросили.

Да, хорошо на практике!

А тут снова:

— Приготовиться к репетиции! Начали! Пошли-и!..

— Когда ж это кончится? — спросила Ксеня у цыганки.

— И-и, барышня, еще и не начиналось! Вот приедет Ветров, тогда начнем.

— А кто ж это Ветров?

— Ветров-то кто? — удивилась цыганка. — Ветров — постановщик. Ветров — душечка. Ветров — народный артист.

20

Туда и обратно. Туда и обратно…

Жарко. Душно.

Над Ксеней вдруг сгустилась мгла. Потемнело солнце.

Сережа перед ней на одном колене стоит.

— Ксеня, вы приехали, счастье мое!..

— Приехала… Что же вы тогда-то…

— Да тогда не в счет!..

— Бежим скорей к Софье Марковне! Мы ведь с Софьей Марковной всё ждем вас и ждем!

— Да я ведь еще не целованная.

— Да там и поцелуемся, скорее бежим!

— А Толик как же?

— Ах, Толик, что ж Толик, если мы здесь! Вот наденем на вас сарафан и к Ветрову в гости пойдем! А то к монаху! Помните монаха?

— На-ко, дочь моя, пригуби…

Ксеня открыла глаза. Увидела черную бороду. Руку с чашкой и браслетом на запястье. Цыганское монисто.

— Да ты выпей, выпей, — прогудел монах.

— Ты попей, милая, — сказала цыганка. — Это чай из самовара.

Нищие сказали:

— Ей бы на ветерок.

Подошла Софья Марковна:

— Что, голубушка моя, что, золотко? Утомилась?

— Голова закружилась, — улыбнулась Ксеня.

— Это жара чертова. С ума можно сойти от этой жары.

— Пусть погуляет, — сказала цыганка.

Софья Марковна погладила Ксеню.

— Погуляй, Ксенюшка, скоро обед.

21

Далеко в сарафане идти страшно. Еще знакомых по дороге встретишь. Лучше поближе к площади держаться.

Ксеня пошла в городской сквер.

Вымыла