Хестанов в бешенстве закричал:

Врешь, мерзавец!

Успокоившись, он повторил вопрос, обращаясь к солдату Кузьменко, стоявшему во второй шеренге в затылок Пискунову.

Кузьменко был в нашем взводе самым неразвитым солдатом, ко всему относился безразлично. Я боялся, что он не выдержит и выдаст меня. Однако этого не случилось, Кузьменко спокойно ответил:

Никак нет, господин вахмистр, я видел, как вас ударил конь Испанец, вы упали, а куда потом делись, не знаю.

Хестанов опросил всех солдат взвода. Все говорили одно и то же. Еще раз оглядев по очереди всех солдат, он плюнул, выругался и ушел вместе с Гаврешом.

Что доложили Хестанов и Гавреш командиру эскадрона, мы не знали, но ясно было, что Хестанов постарается отомстить мне.

Спустя два дня после происшествия меня вызвал к себе на квартиру Крым-Шамхалов-Соколов. Когда я явился к нему, он играл в карты с офицерами нашего полка.

На просьбу доложить обо мне денщик ответил:

Обожди, ротмистр сейчас банкует.

Дверь в комнату была приоткрыта. Офицеры сидели за столом, на котором среди винных бутылок лежала куча денег. Я услышал, как Крым-Шамхалов-Соколов сказал:

Вы слышали, господа, про этого негодяя?

Кто-то из офицеров спросил:.

Про кого?

Да про Буденного, — ответил командир эскадрона. — Он избил вахмистра Хестанова, и вот я сейчас вызвал его.

И что же ты — думаешь отдать его под суд?

Обязательно.

Один из офицеров стал уговаривать Крым-Шамхалова- Соколова не предавать меня полевому суду, а ограничиться дисциплинарным взысканием. Тот промолчал и, закончив банк, вызвал меня.

Буденный, — обратился ко мне командир эскадрона. — Ну ка расскажи, как ты избил Хестанова?

Я ответил, что Хестанов с самого начала моего прибытия в полк почему-то относится ко мне неприязненно и на этот раз нарочно придумал, что я его избил, хотя известно, что вахмистра ударил конь Испанец, — все драгуны подтвердили это.

Мое объяснение привело ротмистра в ярость, похоже было, что он сейчас начнет избивать меня. Но этого не случилось. Он ограничился грубой бранью, а потом, указав на дверь, крикнул:

Пошел вон, подлец!

Когда я возвратился во взвод и рассказал солдатам все как было, они сделали вывод, что меня отдадут под суд.

На второй день я, будучи дежурным унтер-офицером по полку, встретил ехавшего в штаб полка командира бригады генерала Копачева. Генерал знал меня по Западному фронту. Он остановил экипаж, подозвал меня к себе и спросил:

Что ты там сделал, голубчик, что тебя предают полевому суду?

Я ответил, что меня оклеветали.

Генерал этот был очень религиозным человеком. Он покачал головой.

О Господи, Господи! Храбрый солдат, а, видно, сделал неладное. Ну что же теперь будет, что же теперь будет?

Я ответил:

Воля ваша, ваше превосходительство.

Раз отдают, — вздохнул генерал, — надо идти, что же поделаешь, воля Божья.

И он поехал дальше.

Так я узнал, что меня предают полевому суду. Ну а полевой суд в военное время мог вынести только один приговор — смертная казнь. Вопрос был лишь в том, повесят меня или расстреляют.

В штабе полка у меня был знакомый писарь Литвинов, служивший раньше в одном со мной взводе маршевого эскадрона. Я зашел к нему, и он подтвердил, что Крым-Шамхалов-Соколов рапортом на имя командира полка просит предать меня полевому суду, что вопрос фактически уже решен и судить меня будет полевой суд нашей дивизии.

Я задумал бежать из полка. Поделившись с Литвиновым своим намерением, я попросил его сообщить мне день, на который будет назначено заседание суда.

Вместе со мной решили бежать дружески расположенный ко мне Пискунов и еще два солдата. Готовясь к побегу, мы сумели раздобыть но 250 патронов на каждого. Все было готово, мы ждали только удобного для бегства момента.

Вскоре полк выступил походным порядком на город Карс.

Первый ночлег предполагался в селении Коды. Отсюда мы и решили бежать ночью. Однако положение неожиданно изменилось.

Когда мы подходили к Коды, полку приказано было выстроиться в каре. На середину полка вынесли штандарт (полковое знамя). И вдруг я слышу команду:

Старшему унтер-офицеру Буденному на середину полка галопом, марш!

Дав шпоры коню, я поскакал к командиру полка. Когда я подъехал к нему, была подана команда:

Полк, смирно!

Адъютант полка зачитал приказ по дивизии, в котором говорилось, что старший унтер-офицер Буденный за совершенное им преступление подлежит преданию полевому суду и расстрелу...

В глазах у меня потемнело, стремительно пронеслась мысль: «Расстрел... конец всему...»

Но адъютант, сделав паузу, продолжал:

— ...Но, учитывая его честную и безупречную службу до совершения преступления, командование дивизии решило: под суд не отдавать, а ограничиться лишением Георгиевского креста четвертой степени.

Вздох облегчения вырвался у меня из груди.

После оглашения приказа по дивизии с меня сняли Георгиевский крест. На этом дело и закончилось. Я остался на своей должности взводного унтер-офицера 3-го взвода 5-го эскадрона 18-го Северского драгунского полка.

4

Кавказская кавалерийская дивизия продолжала свой поход на Карс, откуда ее предполагалось бросить на Эрзурум, но обстановка изменилась, и полки дивизии из Карса двинулись вдоль персидской границы, в обход озера Урмия на турецкий город Ван.

В бою за город Ван я со своим взводом, находясь в разведке, проник в глубокий тыл расположения противника, а в решающий момент боя атаковал его батарею в составе трех пушек и захватил ее. За это меня вновь наградили Георгиевским крестом 4-й степени. Вместе со мной были награждены и некоторые солдаты взвода.

Разгромив турецкий гарнизон в городе Ван, дивизия двинулась на Битлис, с Битлиса на Муш, а затем на Ереван, где была погружена в вагоны и переброшена в Баку, а из Баку на Украину, в город Проскуров.

Из Проскурова мы выступили в поход на Черновицы, но дошли только до местечка Гусятин. Отсюда нас вернули в Проскуров, а из Проскурова дивизия была переброшена по железной дороге назад в Баку. Трудно сказать, чем объяснялись все эти переброски.

В Баку нашу дивизию включили в состав экспедиционного корпуса генерала Баратова и пароходами перебросили по Каспийскому морю в Персию. Экспедиционный корпус имел задачу выйти в район Багдада и соединиться с войсками англичан для совместных действий против Турции.

13 января 1916 года, выгрузившись в Энзели (Пехлеви), дивизия двинулась на Багдад.