на лекции о системе сверхправосудия рассказывал, что никаких мучений существо не испытывало – ни во время самой заморозки, ни после. Ведьмаки еще и добавляли в заклинание благостные сновидения: в Вахарне считали, что месяцы или годы душевной гармонии способны помочь перевоспитанию тех, кого еще можно перевоспитать. Работало это по-разному: некоторые действительно возвращались более спокойными и уравновешенными, другие же ничуть не менялись. Довольно гуманное наказание, как по мне, – и именно поэтому в ледник не отправляли жестоких убийц. Смертная казнь в Вахарне применялась во всех случаях тяжких преступлений, то есть в леднике свой срок дремали в большинстве лишь воры и мошенники. Конечно, и те, кто лишь замыслил хладнокровное убийство, но не успел его реализовать – такие, как Кристина Фор.

Нас с Димиником дальше не пропустили. Вниз прошли только лорд и леди Фор в компании судебного исполнителя. Мы остались на возвышении в компании слуг их семьи и нескольких зевак – вернее, аналога местных журналистов, которые уже к концу дня выпустят новостные повестки об этом событии. Но даже отсюда было видно несколько капсул с замороженными существами. Все бойко перешептывались, но одновременно стихли, когда увидели Кристину. Девушка шла к родителям на нетвердых ногах, одета она была так же, как во время приговора, белоснежные волосы примяты, а взгляд – немного пьяный. Но это ненадолго, ей просто необходимо окончательно проснуться. Отец накинул на ее плечи теплый плащ, крепко обнял – и сразу зашептал что-то в ухо. Возможно, быстро пересказывал, как она «мечтала» служить в сверхполиции – и ее зачисление в нашу академию было единственным условием освобождения. Даже с такого расстояния я могла видеть, что красота Кристины за это время ничуть не угасла. Как-то даже наоборот, сейчас она выглядела трепетной и беззащитной, легкий румянец на бледных скулах придавал ей немного болезненный вид, но и он выглядел идеальным дополнением к безупречным чертам.

– Какая же красивая гадюка, – вылетело у меня. – Вот ведь падла – даже после морозилки смогла бы победить в конкурсе красоты… Может, ей хотя бы не причесываться? Ну какие шансы у всех девушек быть тобою замеченными на ее фоне?

– Ревнуешь, Наташ? – Диминик скосил на меня взгляд.

Я ответила максимально честно, ведь не видела смысла притворяться – это же просто заболевание, а в болезни признаваться не стыдно:

– Да, есть немного. Дни считаю, когда эта чертова влюбленность пройдет. Стараюсь радоваться, что мы с тобой не переспали, а иначе уже и просвета бы не видела. Риссае было хуже, мне грех ныть. Иногда целый день могу о тебе не думать, но порой так накатит, что хоть на стены лезь. Где взять сил, чтобы дождаться?

В его тоне вдруг появились веселые нотки:

– А ты так уверена, что дождешься, Наташ?

– Ты о чем? – Я испуганно уставилась в черные глаза. – Хочешь сказать, что твоя магия будет отпускать дольше, потому что я полукровка?!

– Нет, – он смотрел прямо и пронзительно. – Хочу сказать, что не всегда в таких чувствах виновата только магия. Ты узнала меня с таких сторон, которых вообще больше никто не видел, включая меня самого. И тот влюбленный тюфяк мог вызвать в тебе настоящую взаимность, он был жалок, но искренен.

– Не-е… – протянула я, а затем в страхе завопила: – Не-не-не-не!

На нас обернулись, валькирия рядом зашикала – мол, не забывайте, где находитесь. И потому я продолжила орать на инкуба шепотом:

– Не-не! Я уже все сердце вымотала – если продлится еще хоть месяц, то я сама в заморозку попрошусь!

Диминик не спорил. Оторвал от меня взгляд, снова уставился на свою невесту, которая теперь обнимала мать, а ее отец в то время подписывал какие-то бумаги, протянутые служащим ледника.

– Как скажешь, – продолжил инкуб разговор тихо. – Но дай знать, если не отпустит.

– Зачем?

Он не спешил отвечать. Кристина увидела его снизу, помахала рукой, широко улыбаясь – вот, уже и пьяный взгляд пропал. Суккуб дождалась, когда служащий кивнет, и пошла к каменной лестнице, чтобы подняться к выходу. Диминик решил высказаться в тот самый момент, когда его невеста спешила к нему, чтобы наконец-то обнять после долгой разлуки:

– Наташ, я никогда не был более счастливым, чем в те недели, когда был в тебя влюблен. Я с утра подрывался с постели, чтобы скорее тебя увидеть. Меня посреди ночи подкидывало всякий раз, когда ты мне снилась. Я совершенно перестал соображать. Ненавидел себя за слабость перед тобой, причем никогда не чувствовал себя сильнее против всего остального мира. Но я никогда не был счастливее. Теперь понимаю, почему женщины так охотно бросаются в этот гормональный всплеск, который я им создаю. Они хотят не столько меня, сколько ощущать себя живыми.

Я ошалело рассматривала профиль инкуба, пока сам он глядел на совсем другую девушку. И понимала, что он имеет в виду – я тоже не была счастливее, кроме того короткого периода, когда могла схватить его за ворот рубашки и поцелуем вынудить перестать улыбаться. Но для хладнокровного циника это не признание даже – тянет на целое откровение всей жизни! Однако я не смогла ничего уточнить, ведь Кристина уже с визгом повисла на его шее, а Диминик мгновенно изменился – обмяк, ласково улыбнулся и прошептал:

– Я так соскучился, любимая.

На их долгий поцелуй я смотреть уже не могла – отвернулась. Но суккуб отстранилась от своего дражайшего жениха и наконец заметила меня.

– Эта тварь все еще дышит? – прошипела злобно.

Диминик ответил ей со смехом, наклонившись к уху – а я не могла не расслышать, поскольку стояла ближе всех к ним:

– Мы теперь изображаем законопослушных существ, дорогая. Некоторым тварям надо еще подышать, а ты сделай над собой усилие – и улыбнись газетчикам, как только ты умеешь.

Все, мерзкая парочка воссоединилась. Такие же восхитительные снаружи, какие гнилые внутри. Я и забыла, каким был Диминик при Кристине – он улыбался совсем иначе: широко, лучезарно, и только равнодушный прищур выдавал его сосредоточенность на каких-то своих мыслях. Это совершенно другая версия его харизмы – и она больше пугает, чем привлекает.

От моих сомнений и следа не осталось, когда он укатил на машине вместе с Кристиной, бросив меня возле ледника. Я не сразу осознала, что ему хватило на это наглости, а после побежала к другим существам спрашивать, не найдется ли в машине лишнего местечка. Но меня никто не подхватил: автомобили здесь были редкостью, и потому в них нередко набивалась целая толпа, если нужно было ехать в одну сторону. К семейству Форов я, разумеется, даже подходить не стала – они ненавидели меня точно так же, как их дочь, хотя и вели себя более сдержанно.

Старалась не впадать в отчаянье, но обида душила. Инкуб не мог заранее предупредить, что подкинет только в одну сторону? Ему еще до встречи с Кристиной на меня было плевать?! Хотя чему я удивляюсь? Чему я вообще могу удивляться, зная его уже так долго?

Через полчаса меня все же подхватил крестьянин на телеге – он вез продукты из поместья в столицу. Ехать было неудобно и намного дольше, чем на спорткаре Диминика, но я искренне благодарила и радовалась, что лошадка оказалась очень быстрой, а телега – не слишком перегруженной. На подъезде к городу вложила в ладонь молчаливого мужичка пару малахитовых синтов, радуясь, что они оставались у меня про запас. Уже почти наступила ночь, а я все еще не могла перестать злиться. Направляла уставшее тело к переодевалке, мечтая поскорее добраться до московской квартиры и лечь спать.

Аго и в столь позднее время бывал на своем посту – ловил случайных жертв. Я же являлась его самой любимой:

– О, Талья! А чего такая рожа, как будто жабу зажевала? Да и запах соответствующий.

Общаться с ним я умела, потому и отвечала на главный вопрос, а не на раздражение:

– Просто Марина уговаривала меня переехать в Вахарну. Она все просчитала, а о главной проблеме мы забыли – возвращение Кристины Фор! Эта гадюка мне на учебе жизни не даст, но там она со мной ничего ужасного не сделает. А вот быть у нее под носом круглосуточно – уже совсем другой вопрос!

– А-а, – тролль осознал центральную