Раздался звонок в дверь. На пороге стоял Майкл.

— У нас много времени, — сказал он, — не пригласишь ли меня к себе?

Оливия с неохотой отступила назад. Гость бросил на нее оценивающий взгляд и тут же отметил, с какой аккуратностью нанесен макияж и как элегантно одета его строптивая супруга.

— Очень мило, — заметил он.

Майкл остановился в центре гостиной, оглядывая критическим взглядом все вокруг. Во вкусе Оливии не откажешь. Диван тыквенного цвета разместился напротив бежевой стены, на которой висела целая коллекция старинных гравюр, купленных ею, по-видимому, в антикварных магазинах. Уютные глубокие кресла были задрапированы темно-коричневым бархатом. Расцветка подушек на стульях была немного светлее и перекликалась с цветом ковра. Все стояло и лежало на своих местах, создавая обстановку уюта и комфорта.

Майкл подошел к полкам, взял фигурку обезьянки, выполненную из нефрита, и провел пальцем по гладкой поверхности:

— Неужели все еще хранишь ее?

Он сам подарил обезьянку Оливии во время их медового месяца. Та обратила внимание на эту забавную фигурку в одной из сувенирных лавок.

— Да, она мне все еще нравится, — ответила Оливия. ~ И очень подходит к интерьеру комнаты.

Женщина вспомнила, что захватила ее, повинуясь какому-то странному импульсу, вместе с любимыми книгами, когда паковала свои вещи после их разрыва. Позднее, обустраивая новую квартиру, она обнаружила желтовато-зеленоватую нефритовую мартышку среди других вещей и чуть не расплакалась. Сначала решила запрятать ее подальше. Потом, вглядевшись в ее озорную мордочку повнимательнее, поняла, что это милое существо каким-то необъяснимым образом дает ей надежду, оставаясь связующей нитью между одиночеством этих дней и ее счастливым прошлым.

Майкл вернул обезьянку на место и еще раз обвел комнату критическим взглядом. Он обратил внимание на большую картину. Странно, абстрактная живопись… Раньше Оливия ею не увлекалась. Проинспектировав краски, разбросанные по холсту банальными мазками, он прочитал внизу имя художника.

— Дорогая картина, не так ли? — поинтересовался Майкл.

— Настоящее искусство дешевым не бывает, но я получила скидку.

Ее познакомили с этим художником на одном из кинофестивалей. А затем вместе со своим другом она случайно оказалась на вечеринке в его студии. Трудно сказать почему, но ей пришло в голову купить картину сразу же, как только ее взгляд упал на полотно. Однако сейчас Оливия даже не удивилась тому, что Майкл не оценил ее приобретения.

— Хочешь выпить? — предложила она.

— Нет, спасибо. Я позволю себе немного вина во время обеда.

— Ну, тогда… пойдем?

Он заставил ее нервничать, внимательно рассматривая жилище. Оливия выключила свет в гостиной и открыла входную дверь.

— Мне погасить свет в коридоре? — спросил Майкл.

— Нет. Я оставляю его, когда ухожу. Делаю это для того, чтобы потом не возвращаться в темноту.

— Ты живешь одна? — поинтересовался он, обгоняя ее, чтобы открыть дверцу своей роскошной машины.

— Да, — кивнула Оливия и проскользнула на сиденье машины.

Его рукав, когда он пристегивал ремень безопасности, как будто случайно скользнул по тыльной стороне ее руки. Оливия смутилась.

— Итак, кто был с тобой вчера утром? — спросил Майкл, лихо разворачивая машину.

Она кинула на него удивленный взгляд.

— А ты… ты откуда знаешь?

— Это было довольно очевидно. — Его голос казался сухим и безразличным.

Оливия попыталась разглядеть выражение его лица, но оно казалось непроницаемым.

— Это был Винс. Винсент Беллоун.

— Значит, ты спишь с твоим красивым провожатым?

— Да ни в коем случае! — Она выпалила это, даже не успев подумать. — А ты сам со своей чудесной Сарой по вечерам что, газеты читаешь?

Он кинул на нее молниеносный взгляд и засмеялся, концентрируясь на дороге:

— А тебе есть до этого дело, Оливия? — Он задал ей вопрос каким-то странным голосом.

— Конечно нет! — беспечно обронила она, пожав плечами, но тут же поймала себя на мысли, что безумно ревнует Майкла.

Дура! — укорила она себя. Ей понадобилось три мучительно долгих года, чтобы вырвать из сердца мысли о муже и его предполагаемых новых избранницах. Она изо дня в день убеждала себя, что это ее теперь не касается. И что же она делает сегодня?

— Если вы не любовники, тогда что же он делал у тебя дома в такой час?

— Да Господи! Просто воспользовался моим диваном. Видишь ли, Винс был немного не в себе.

— Пьян?!

— Да, перебрал немного.

— Я так и предположил.

Оливия начала злиться. Ей незачем было оправдываться перед ним, а уж тем более участвовать в перекрестных допросах.

Майкл упорно продолжал:

— Ты хочешь сказать, что не позволила даже такому красавчику лечь с тобой в постель?

— Я ничего не собираюсь говорить тебе по этому поводу, — категорично заявила Оливия. — Моя личная жизнь — это мое дело. И мои отношения с другими людьми тебя совершенно не касаются.

— Послушай, мы все еще женаты, — напомнил он ей.

— Уже нет! По крайней мере, последние три года, — напомнила она ему с грустью.

— Это был твой выбор.

— Но именно ты вынудил меня сделать это.

— Значит, так ты представляешь себе всю нашу ситуацию? — Его презрение было очевидным.

— Просто не вижу смысла возвращаться к этой теме снова.

Он остановился на красный свет и посмотрел на нее:

— Ты права. Давай оставим в покое наше прошлое и вернемся к настоящему. Скажи, Винсент знает, что ты сегодня ужинаешь со мной?

— Это была его идея.

— Его идея?!

— Позвонить тебе. Я говорила ему, что из этого не выйдет ничего хорошего.

— Ничего хорошего для кого?

— Может быть, подождем с выяснениями до ужина, — предложила Оливия. В конце концов вся затея с посещением ресторана была рассчитана именно на то, что они смогут спокойно поговорить в уютной обстановке при свечах. Только так она могла добиться хоть какого-то расположения Майкла.

Кто-то нетерпеливо посигналил сзади: уже давно загорелся зеленый свет.

— Ладно-ладно, — сказал Майкл раздраженно. Она не поняла, относилось ли это озлобление к ней или к сигналившему водителю.

Через некоторое время Оливия попыталась выяснить:

— Как ты узнал, где я живу?

— Это ведь не секрет, не так ли? Адрес твоей новой квартиры есть в телефонной книге. — Майкл пожал плечами, словно этот разговор его страшно утомлял. И весь остаток пути они ехали молча.