Яна медленно поплелась домой. Новые сапоги на высоких каблуках невыносимо терли ей ноги, под тонкую замшевую курточку забирался холодный ветер, и она чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Конечно, можно было поехать на автобусе, но толкучка будет мешать ей думать. А подумать есть о чем. Например, о том, где же она допустила промашку. Наверное, слишком красиво Таньку накрасила. Перестаралась.

Яна, к собственному неудовольствию, чувствовала, что не может перестать думать о Князеве, несмотря на то что он проявил такой дурной вкус и воспитание, что после первого же танца пошел гулять с Самохиной. Яна-то планировала, что с дискотеки они уйдут втроем.

Придя домой, она тут же «села» на телефон. А Таньки все не было дома! Кузнецова металась по собственной комнате, ломая пальцы, и даже отказалась ужинать.

– Ты не заболела? – встревоженно спросила мама и тут же полезла губами трогать лоб дочери.

– Я здорова, мама! – Яна еле вырвалась из цепких родительских рук и уселась в кресло, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу. Ей хотелось только одного, чтобы мама побыстрей ушла из комнаты и оставила ее в покое, один на один с ее горькими и одновременно такими сладкими мыслями.

Мама явно этого не понимала, потому что уходить не собиралась. Она пытливо заглянула дочери в глаза и спросила:

– Ты случайно не села на какую-нибудь идиотскую диету, о которых пишет эта глупейшая пресса? – и она махнула рукой в сторону дивана, заваленного пестрыми девчоночьими журналами.

– Не села, – односложно ответила Яна, чтобы не дать маме возможность зацепиться за какое-нибудь неосторожное слово и привязаться с новыми расспросами.

Ход оказался тактически неверным, потому что мама присела на подлокотник кресла, еще раз заглянула дочери в глаза и участливо спросила:

– Яночка, у тебя что-то случилось?

– Мама! У меня ничего не случилось, просто я не хочу есть! – гораздо более распространенным предложением ответила Яна.

Это объяснение маме тоже почему-то показалось подозрительным. Она поджала губы и строго сказала:

– Ну-ка посмотри мне в глаза!

Удивленная Яна подняла голову:

– Ну смотрю! И что?

Мама вгляделась в ее зрачки, нервно облизнула губы и каким-то новым голосом спросила:

– А ты... случайно... чего-нибудь... не употребляешь?

– Чего?! – взвилась Яна.

– Ну, не надо так сердиться. Я же просто так спросила. На всякий случай, – виновато зачастила мама. – Главное же, предупредить несчастье... а то потом, сама знаешь, уже ничего нельзя будет сделать...

– Мама! Ты совсем сошла с ума! Я не наркоманка! Я не курю, не пью и даже не беременная!

Мама всхлипнула и закрыла лицо кухонным полотенцем. Яна поняла, что переборщила. Она обняла маму за плечи и, как могла, ласковее сказала:

– Ну... ладно... не сердись... Мне просто не нравится, когда меня подозревают во всяких гнусностях. Если хочешь, я даже могу чего-нибудь съесть!

После ужина, который Яна с трудом в себя впихнула, чтобы только порадовать маму, она еще раза четыре позвонила Таньке. Той по-прежнему не было дома. В одиннадцать тридцать пять самохинская мамаша раздраженным голосом сказала, что Таня уже спит и что Яне неплохо было бы последовать ее примеру.

Ночью Яна Кузнецова спала плохо, окончательно проснулась слишком рано и еле дождалась того времени, когда можно будет зайти за Танькой. Она застала ее крутящейся у зеркала в своей собственной роковой блузочке. Самохина завязала высоко на затылке хвост, потом распустила его и завязала два хвостика над ушами, потом распустила и их, расчесала волосы щеткой и, заглянув через зеркало в глаза Яне, спросила:

– Вроде бы так лучше, да?

Яна была согласна, что так лучше, но намеренно небрежно бросила:

– По-моему, с хвостами оригинальней.

– Ты думаешь? – с сомнением в голосе переспросила Таня, и Яна почувствовала, что завязывать хвосты над ушами она не будет.

Так оно и случилось. Самохина крутанулась на одной ножке и, обернувшись таким образом к Яне, счастливо пропела:

– Если я буду снова завязывать хвосты, мы в школу опоздаем. Я уж лучше так!

– Конечно, лучше так, – изо всех сил старалась сдержать раздражение Яна, – потому что ты еще должна успеть снять блузку. Меня вчера мама уже спрашивала, куда я ее дела, – вдохновенно соврала она.

– Ну, Яночка! – взмолилась Таня. – Я только один разочек схожу в ней в школу! Она такая блестящая, что Людмила Семеновна тут же прогундосит, чтобы я уже завтра в ней являться в класс не смела. Я и не приду. Ну, пожалуйста... Только сегодня...

Яна кивнула, потому что ссориться с Самохиной насовсем было еще рано. Она еще не выполнила всей отведенной для нее роли. С одной стороны, Кузнецовой очень хотелось расспросить Таньку о свидании, но с другой – совершенно не хотелось подавать вида, что это ее сильно интересует.

В лифте она все-таки не выдержала и спросила как можно небрежнее:

– Ну и что Князев?

– Хорошо... Мы гуляли... Допоздна...

– И ты с первого же раза согласилась допоздна?! – не смогла скрыть возмущения Яна.

– А что такого? Ты же знаешь, что он мне давно нравится.

Яна опешила. Надо же, какое наглое заявление! Еще неделю назад Самохина даже не догадывалась о своем пламенном чувстве к Князеву. Яна сформировала его в ней своим собственным трудом. А теперь Танька, похоже, собралась в одиночку пожинать плоды, взращенные Яной.

– Расскажи, как все было, – только и смогла произнести она, изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу эмоции.

– Да, собственно, нечего и рассказывать. Гуляли, и все. Разговаривали.

– А он не удивился, что ты его вдруг пригласила на танец?

– Удивился.

– Ну а потом? Да что ты цедишь в час по чайной ложке! – Яна почувствовала, что клокочущее внутри ее бешенство вот-вот прорвется наружу, и все будет испорчено. Она заставила себя глубоко вздохнуть и медленно просчитала в уме до пяти. Дальше не успела.

– Потому что... – Таня вдруг решительно вскинула на нее свои блекло-голубые глаза, – это ведь только наше с ним дело. Правда?

– Да ты что? Да если бы не я... Да ты бы никогда... – Яна задыхалась от негодования и с трудом подыскивала слова.

– Почему ты кричишь? – спокойно спросила Таня.

Яна осеклась. Действительно, чего это она так раскричалась? Самохина не должна знать, что Яна с удовольствием повыдирала бы ей сейчас все ее светленькие волосенки до единого! Рано еще сдаваться. Еще вовсе не все потеряно. Надо только срочно перестроиться. Приятельство с Танькой надо ненавязчиво переформировывать в дружбу, в самую задушевную, с сюсями-масюсями и слезами друг у друга на плече.