— О каком уважении ты говоришь, отец? За что мы должны вас уважать? Вы лишили нас всего… И если уж говорить о дикости, вы — ваше поколение — сделали нас такими. А мы хотим вырваться из этого кошмара любой ценой! Понимаешь, любой… Ценой ваших признаний и даже… жизней!

— Вот вы давно поняли, что солнечные лучи убивают. Как вы это измените?

— Может и изменим, когда будем знать причину. Почему они стали смертоносными? Ведь раньше они не убивали.

— Раньше не убивали, верно… Раньше были благодеянием. Благодаря им на Земле появилась и расцвела жизнь…

— Ну так что же произошло?

— Этого, вероятно, никто из нас не знает и теперь уже не узнает никогда.

— А что ты сам думаешь об этом? Ты очень стар. Большая часть твоей жизни осталась там, за огненной чертой. Я готов поверить, что ты, как все, ничего не помнишь… Но разум твой еще не угас, и ты не можешь не думать о том, как все переменилось. И почему переменилось…

Старик сплел тонкие пальцы, подпер ими узкий худой подбородок и долго молчал, устремив неподвижный взгляд в дальний угол подземелья. Потом, словно очнувшись, резко дернул головой и заговорил:

— Твой вопрос свидетельствует о твоем уме — прости, я не знаю твоего имени…

— Мы зовем его Борода, — сказал Одноглазый. — Он единственный среди нас, у кого на подбородке и на щеках растут волосы.

— Единственный… это интересно… — пробормотал старик, словно обращаясь к самому себе. — Так вот, Борода, — продолжал он совсем другим голосом, отчетливым и твердым, — я действительно думал об этом, и не раз. И если тебя интересуют мои мысля, охотно поделюсь ими с тобой. Я не знаю, чем я занимался раньше, до «Огненной черты», как ты говоришь… Начав вторую жизнь под развалинами в долине, я нашел себе занятие — вероятно, новое, но тем не менее интересное и важное для меня: я стал изучать сны… Да-да, не удивляйтесь — сны… Свои сны, сны других людей, живущих рядом со мной. Я научился понимать сны, объяснять людям их значение… Если бы вы знали, какие иногда снятся интересные сны!

— Мне никогда ничего не снится, — сказал Борода.

— А я видел сон только раз, — добавил Одноглазый. — Мне приснилась женщина, злая и безобразная. Она преследовала меня, а я никак не мог убежать, и когда она настигла меня, я проснулся…

— А потом ты долго болел, не правда ли? — спросил старик, внимательно глядя на Одноглазого.

— Верно… Как ты узнал?

— Такой сон — часто признак близкой болезни.

— А если снов нет? — спросил Борода.

— Сны есть всегда, просто ты их сразу забываешь, как я и другие забыли то, что было до огненной черты.

— Ты, кажется, хотел рассказать нам, какие бывают сны.

— Да… Вот однажды мне приснилось поле — зеленое поле, густо заросшее влажной травой и цветами. Было раннее утро, и я бежал по этому полю. Никто не преследовал меня. Просто мне было легко и весело. Я бежал по росистой траве, и надо мной плыли легкие розовые облака. А потом взошло солнце, но не смертоносное, а ласковое… Его лучи только согревали и сушили одежду, влажную от росы…

— И что же означал этот сон? — хрипло спросил Борода.

— Вероятно, только то, что когда-то давно, задолго до огненной черты, я встречал солнечный рассвет на цветущем зеленом поле.

— А еще?

— Еще мне часто снится город. Большой город с очень высокими домами и узкими улицами. Нигде не видно развалин, а на перекрестках улиц кое-где маленькие площади, и на них среди камня правильные ряды деревьев и цветы… Много ярких цветов. И между цветами бьют к небу струи прозрачной воды, ярко сверкающие в лучах солнца…

— А люди?

— Да, и люди. Множество людей… Они спешат куда-то, не обращая внимания на цветы, водяные струи и солнце…

— Что же ты помнишь еще?

— Я не говорил, что помню. Это всего лишь сны.

— Которые ты умеешь толковать.

— Толковать — да… Но это не значит, что все так и было.

— Я перестаю понимать тебя, отец, — нахмурился Борода.

— Сои — лишь призрак, который возникает тут. — Старик коснулся пальцами головы. — Призрак воспоминания или того, что живет в тебе и самому тебе неведомо… Может, это только мечты, а в действительности ничего не было…

— Но огненная черта была.

— В сущности, и этого мы точно не знаем. Что-то переменилось в мире, в котором мы жили… Люди давно разучились понимать друг друга и даже самих себя. Вероятно, с этого и начались все несчастья.

— Значит, в том, что произошло, все-таки виноваты люди?

— Не знаю… Ты умеешь читать, Борода?

— Да… Но я знаю мало книг. Книги — такая редкость! Они сгорели первыми. А те, что чудом сохранились, пошли на топливо для костров немного позднее. Уцелевшие хотели выжить любой ценой…

— У себя в развалинах я собрал немного старых книг. В некоторых есть предсказания, что такое может произойти, если люди не одумаются.

— Предсказания?

— Да… Были люди, имевшие смелость предсказывать. Их называли фантастами.

— Расскажи об этих предсказаниях, отец.

— В одной книге то, что случилось, описано так, словно автор видел все это.

— Но эта книга?..

— Она написана очень давно — наверно, до моего рождения.

— Значит, они знали?

— Некоторые, наверно, догадывались.

— Ты слышишь, Одноглазый?

— Слышу, но можно ли верить? Где эта книга?

— Она хранится в развалинах. Обещаю отдать ее вам, если освободите меня.

— Слушай, Ботс!..

— Я не Ботс.

— Мы уже договорились, что ты Ботс. Мне нужна эта книга. Но кто поручится, что ты не обманешь?

— Ты должен мне поверить. У тебя нет иного выхода. Я оставлю книгу в условленном месте между развалинами и вашей горой. Завтра ночью ты возьмешь ее.

— Хорошо. Я верю… С заходом солнца освободи его, Одноглазый. Пусть наши парни проводят его и запомнят место, где он положит книгу. Я не буду больше утомлять тебя расспросами о снах, отец. Прощай! А пока отдохни у нас до наступления темноты.

— Что скажешь, Одноглазый? Ушел он?

— Нет… Он умер, Борода. Умер… не начав вспоминать.

— Ты… Ты посмел?

— Спокойно, Борода! Глупо было отпускать его так… Я хотел испытать его немного… Ведь я имел право! Я тоже исследователь, как мы все…

— Что ты наделал! Книга… Как мы достанем теперь его книгу?

— Книга могла оказаться такой же ложью, как и «президент Ботс». Он сказал, что его звали Стоб. Тот старик тоже обманул нас…

— Что ты наделал, Одноглазый!

— Только выполнил свою обязанность… Мы обязаны экспериментировать