из норы на дневной свет. Сквозь волосы проглядывал черно-желто-зеленый синяк на лбу. Рассеченная кожа над бровями покрылась коростой, но на лице осталась засохшая кровь, а черные круги под глазами были темнее синяка. Грязь на его рваном платье еще не засохла.

– Посланник твоей королевы предложил выкуп за тебя, вор, но я отказала.

Эвгенидес не удивился.

– Если я тебя отпущу, ты будешь снова и снова тайком проникать ко мне во дворец и оставлять записки возле обеденных тарелок. Я сказала посланнику твоей королевы, что не приму за тебя никакой выкуп, как бы он ни был велик, и знаешь, что он ответил?

Эвгенидес не знал.

– Сказал, что воды Арактуса перестанут течь, пока твоя королева не получит тебя обратно. Она закрыла шлюзы на плотине в горах, и все мои посевы на берегах Сеперкии будут сохнуть на корню, пока я не отправлю тебя домой. Что ты об этом думаешь?

Эвгенидес считал, что это очень хороший план, только он не сработает.

Королева потеряла лицо перед Эвгенидесом, и об этом знал весь ее двор. Более того, вряд ли она сумеет договориться о выкупе, от которого уже отказалась. И хоть Эвгенидес не причинил ей никакого вреда, разве что украл какие-то давно забытые безделушки, она наверняка считает, что он представляет для нее не меньшую опасность, чем для Сауниса. В размышлениях Аттолия легонько водила пальцем по губам.

Аттолия видела текст записки, которую Эддис год назад послала Саунису, предупреждая, что никакие замки на окнах и дверях дворца не спасут короля, если она снова пошлет за ним своего вора. И Саунис тотчас же прекратил все свои козни против королевы Эддис.

Аттолия подозревала, что треть, если не больше, ее баронов время от времени получает деньги от Сауниса на оплату своих мятежей. Как хотелось бы использовать против короля такой инструмент, как Эвгенидес! Но обычай иметь королевских воров существовал только в Эддисе. Аттолия с горечью призналась самой себе, что, будь у нее в стране аттолийский вор, от него было бы больше угрозы, чем помощи.

Она понимала, что стены ее дворца столь же беззащитны перед Эвгенидесом, как и мегарон Сауниса, и сомневалась, что, если сейчас дать ему уйти, она сумеет поймать его во второй раз. Отпускать его нельзя, об этом не может быть и речи. Она слышала, что он резко настроен против убийства, но, подобно Саунису, не верила, что детская неприязнь к кровопролитию помешает ему исполнить приказ своей королевы. Он уже доказал ей величайшую преданность.

* * *

Она спустилась с подножия трона и встала перед Эвгенидесом. Его, кажется, не слишком волновала собственная судьба – гораздо больше интересовал золотой узор на мраморных плитках под ногами. Она ждала, и он медленно поднял голову. Нет, он не безразличен к своей судьбе. Ему страшно умирать, а еще страшнее думать о том, что с ним сделают перед смертью. Но боль в голове не давала думать, мешала сообразить, что сказать для своего спасения.

Эвгенидес посмотрел на нее и в удивлении едва заметно склонил голову набок. Он, как обычно, совсем забыл, до чего же она красива. Волосы перевязаны рубиново-золотой лентой, мягко сверкающей над темными бровями. Безупречная кожа такая светлая, что кажется прозрачной. В одежде она подражала богине Гефестии, но одно дело – представить себе безликую жестокость великой богини, и совсем другое – увидеть эту жестокость на прекрасном лице королевы Аттолии. Глядя на нее, Эвгенидес улыбнулся.

Аттолия видела: в его улыбке нет ни самоуничижения, ни лести, ни расчета. Таких улыбок не дождешься ни от кого из придворных. Королева с размаху влепила ему пощечину. Его голова дернулась в сторону. Он не издал ни звука, лишь рухнул на колени, борясь с тошнотой.

– Ваше величество, – раздался хриплый голос эддисского посла. Королева резко обернулась к нему. – Не оскорбляйте богов, – предостерег он.

Аттолия снова повернулась к Эвгенидесу и стражникам.

– Повесить его, – приказала она. – Вывести отсюда и сейчас же повесить. Отослать тело в Эддис, и посмотрим, потечет ли Арактус вновь. – Она шагнула обратно к трону и оттуда обратилась к эддисийцам: – Помните, ваши боги – не мои боги. И никогда ими не станут.

Она села на трон. Стражники подняли Эвгенидеса на ноги. Он закрыл ладонями лицо, спрятанное под темными волосами.

Рядом с ней медийский посол слегка пошевелился, привлекая внимание.

– Понятия не имею, до чего еще может дойти Эддис, – сказала Аттолия. – Вряд ли ей удастся навсегда перекрыть реку.

– Может быть, и не навсегда, но достаточно надолго, чтобы обеспечить своему вору сравнительно легкую смерть, – предположил медиец.

Аттолия обернулась к нему, потом опять задумчиво посмотрела на Эвгенидеса.

– Королева Эддис очень умна, – тихо продолжал медиец, склонившись ближе. – Знает, как умирали ваши прошлые узники. Вы позволите вору уйти так же быстро?

– Стойте, – велела она, и стражники повиновались. Эвгенидес висел у них на руках. Он осторожно поставил ноги на землю и выпрямился. Королева размышляла.

Что бы ни думали о ней монархи соседних стран, она редко принимала поспешные решения и не находила удовольствия в жестокости. Если она и подвешивала предателей вверх ногами на городской стене, то только потому, что не могла обезглавливать их вдали от чужих глаз, как любил Саунис. Это было бы недопустимой роскошью. Приходилось строго рассчитывать, какое впечатление произведет любой из ее поступков. Поэтому надо тщательно продумать, какое наказание избрать для Эвгенидеса. Оно должно послужить назиданием для непокорных аристократов и в то же время удовлетворить глубокую, неизбывную ненависть к королеве Эддис и ее вору. Нельзя допускать, чтобы Эддис подталкивала ее к торопливым действиям. Медиец прав: оскорбляя Аттолию, эддисский посланник преследовал единственную цель – разозлить ее. И этой цели он почти достиг.

Аттолия не питала особой приязни к новому послу Медии. Ей не нравились маслянистые комплименты и манера ничего не говорить напрямик, но именно такой стиль был принят при дворе, приславшем его. При этом он был весьма проницателен, а сейчас высказал верное суждение.

Если шлюзы останутся закрытыми, воды Арактуса рано или поздно переполнят водохранилище и затопят столицу Эддиса. Для Аттолии потеря годового урожая была приемлемой платой за смерть вора, однако его казнь была самым простым из вариантов и лучшим исходом, на который рассчитывала Эддис. Королева не видела причин идти навстречу надеждам соседней правительницы и не имела желания удовлетворять их.

– Приведите его сюда, – велела она, и стражники покорно подтащили Эвгенидеса к подножию трона. Аттолия подалась вперед и всмотрелась в него. Он судорожно вздохнул, но не колеблясь встретил ее взгляд. Не дрогнул, даже когда она взяла его за подбородок. – Я поторопилась, – молвила она. Затем, глядя на Эвгенидеса, но обращаясь к стражникам, добавила: – Отведите его обратно в камеру. Пусть ждет. – И медленно произнесла: – Мне надо еще немного подумать. И потом я решу, что с тобой делать.

Эвгенидес смотрел безо всякого выражения. А когда его уводили, обернулся и бросил на нее взгляд через плечо. Интересно, догадывается ли он, какое наказание его ждет. Пусть эддисиец сколько хочет болтает об оскорблении богов, подумала Аттолия, откинувшись на спинку трона. Это не ее боги, и она не обязана их почитать.

– Жаль, что я отказалась от выкупа, – вздохнула она.

– Думаю, сумма была не слишком значительная? – отозвался медиец из-за ее плеча.

– Для вашего императора – не слишком, – подтвердила Аттолия. – Но здесь, на побережье Срединного моря, мы не так богаты, и я могла бы найти этим деньгам достойное применение.

– Тогда примите их в дар от моего императора, – предложил медиец. Аттолия на это и надеялась.

– Шутите? – спросила она медийца.

– Ничуть, – ответил он. – Ничто не доставит моему господину императору большего удовольствия, чем оказать помощь такой очаровательной властительнице.

Он изысканно поклонился, и Аттолия ответила довольной улыбкой.

Глава Третья

Эвгенидес стоял в камере, прижавшись плечами к сырой стене. Попробовал прислониться к камням затылком – спереди стало еще больнее, поэтому он опустил голову на грудь. Спать уже не хотелось. Он представил