— Да, этого никто не может отрицать, — подтвердил с живостью Мак Дайармид. — Армстронг работяга и джентльмен. Жаль, нельзя того же сказать обо всех его товарищах. Между ними вообще есть один… да вот он, налицо!

Мак Дайармид замолчал на полуслове, увидав двух офицеров, спускавшихся по ступенькам в сопровождении пожилого господина в штатском платье; судя по походке и фигуре, надо было полагать, что этот штатский — важная особа. Все трое направлялись к зданию штаба. Не было сомнения в том, что Мак Дайармид в этой группе увидел человека, которого искал, так как лицо его приняло свирепое выражение, и с языка сорвалось проклятие.

Все трое повернули за угол дома; Мак Дайармид бросился было за ними, но кто-то удержал его за руку.

— Куда ты так спешишь? — послышался вопрос.

Мак Дайармид гневно обернулся и очутился лицом к лицу с маленьким коренастым господином; из-под соломенной шляпы виднелось некрасивое лицо с выдающимися скулами, глубокими глазными впадинами и рыжей бородой.

— Это ты, Эван Рой? — сказал молодой человек, пытаясь вырваться из державших его рук. — Пусти меня… Мне нужно отомстить за мою честь!.. Негодяй, который сделал подлый донос на меня, разрушил мою карьеру и погубил все надежды… здесь, передо мной… Пусти меня!

— Не пущу… скорее сам пойду с тобой!.. — И, говоря это, он взял под руку Мак Дайармида и тот волей-неволей должен был идти с ним.

Из немногих слов, произнесенных с неподражаемым акцентом, легко можно было узнать в том человеке шотландца. Идя под руку, он продолжал уговаривать Мак Дайармида, вставляя в свою речь выражения не столько глубокомысленные, сколько энергичные.

— Нет сомнения, что когда Мак Дайармид говорит об отмщении поруганной чести, то все родные должны следовать за ним. И это, конечно, сделает Эван Рой, пока ноги его носят… Но в чем дело?.. Что именно возбуждает такой гнев главы нашего рода?..

Теперь они тоже завернули за угол и могли видеть впереди на дороге тех трех господ, которых преследовал Мак Дайармид.

— Ты знаешь, за что, из-за каких пустяков я был выгнан из школы, Эван Рой? — спросил Мак Дайармид своего родственника, с трудом сдерживая бешенство.

— О, это нетрудно угадать! Вероятно, эти пентюхи профессора не хотели и не умели понять характера настоящего джентльмена, благородного главы рода, — произнес Эван с презрением. — А между тем, позвольте узнать, где была эта академия Вест-Пойнта в то время, когда Мак Дайармиды пришли из Трои с Брутом Старшим и обосновались на берегах Альбиона? А дело в том, что многое на свете переменилось, и ваша хваленая Америка — совсем не место для джентльмена.

Мак Дайармид грустно улыбнулся.

— Да я не на Америку и жалуюсь, мой милый Эван Рой. Ты забываешь, что это мое настоящее отечество, — отечество, которое я люблю всеми силами души моей. Я ненавижу только вот этого человека, который идет там перед нами, среди двух других, который, как я уже сказал, и есть причина гибели всех моих мечтаний, всех усилий, работы четырех лет! Ты, Эван Рой, знаешь, что в моих честолюбивых замыслах личность моя была ни при чем. Достигнуть освобождения индейского племени, — племени, к которому принадлежит моя мать, — от проклятия, тяготеющего над ним; избавить его от унижения, на которое оно обречено бессердечной политикою, преследующей одну цель — извести его; сделаться его защитником, уполномоченным ходатаем перед белыми, — вот задача моей жизни. Чтобы слово мое имело вес и было выслушано, я старался составить себе имя среди белых. Я уже подходил если не к самой цели, то по крайней мере к той ступени, которая могла меня приблизить к цели, так как, по мнению всех моих учителей, я имел право рассчитывать на одну из первых вакансий по производству. И вот, Эван, этот человек, этот поручик Корнелиус Ван Дик, как мне сказали, который никогда перед тем меня не видел, погубил все; ему достаточно было сказать несколько слов, чтобы разбить мою будущность, раздавить в зародыше все мои надежды. Чужой для школы, он не имел повода вмешиваться в то, что происходило в ней. Но ему захотелось проявить свое усердие, и он, не будучи к тому призван, а лишь из любви к искусству сделал донос на меня и одного моего товарища, когда мы незначительно нарушили дисциплину. Но так как полуиндейцу ничего не прощается, меня выгнали из школы. О! Я отомщу ему!..

— Мак Дайармид, будь рассудителен. Изменник не один; подожди удобного случая.

— Не думай, Эван, что гнев затемняет мой рассудок. Я знаю, что сегодня вечером он уезжает из Вест-Пойнта! Я буду сторожить его, хотя бы всю ночь! Смотри!

Группа перед ними повернула с дороги и вошла в сад, расположенный перед красивой виллой. Они приостановились, любуясь сиянием луны.

В то время как Мак Дайармид с товарищем проходили подле решетки сада, один из офицеров говорил:

— Не правда ли, господин Брэнтон, какая великолепная ночь?

— Именно великолепная! — произнес серьезный голос. — Почти так же хороша, как в Неаполе, где я провел последнее лето с моей семьей. Вашей экспедиции на границу будет сопутствовать прекрасная погода, господин полковник, и я несказанно рад, что и мой племянник Корнелиус примет участие в походе. И надолго вы едете?

— А я, право, и сам хорошенько не знаю. Делая топографические съемки на востоке, трудно заранее определить, сколько времени они займут.

— Однако, я вижу, что деятельную службу вы предпочитаете занятиям в экзаменационной комиссии.

— Без сомнения. Знаете ли, идя на границу, нельзя сказать, когда и как оттуда вернешься!.. Там индейцы, которые могут причинить много хлопот, хотя в настоящую минуту они спокойны. Что касается вашего племянника, то, кажется, мне не придется долго наслаждаться его обществом, так как он назначен в форт Ларами, а я назначен комендантом в форт Лукут.

Тут Мак Дайармид и горец миновали решетку сада и уже не могли разобрать доходивших до них голосов.