Но в тот злополучный день скорая не приехала вовремя, и мама попала в больницу лишь час спустя. Ещё через час она впала в кому. Потом умерла, так больше и не открыв глаз.

Мы похоронили её, оплакали, и, кажется, каждый член нашей семьи продолжил жить дальше, но только не я…

Робкий стук повторяется. Распахиваю дверь, устало наваливаясь плечом на косяк. Вглядываюсь в едва узнаваемую спину парня, спускающегося с нашего крыльца.

– Доминик? – с удивлением окликиваю его.

Он останавливается. На пару секунд замирает. Я вижу, как напряжена его спина и плечи, как глубоко он вздыхает, а потом медленно оборачивается.

– Лив… эм, привет. Я тут это…

– Брайана нет дома, – перебиваю его несвязное бормотание, скрещивая руки на груди, – и я, вообще-то, думала, что он с тобой… с вами.

– Нет, я пришел к тебе, – Доминик делает шаг вперёд, вдруг становясь решительнее, – можно мне пройти?

Размышляю, вглядываясь в симпатичное лицо парня. Всегда милый и обходительный, немного застенчивый, но всегда спокойный Доминик Холт сейчас взволнован или даже взвинчен. Зачем он пришёл?

– Проходи, – сдвигаюсь в сторону, позволяя ему переступить порог.

Доминик стремительно проходит внутрь, пересекает холл, присаживается на диван, но тут же встаёт, словно сделал что-то, не спросив разрешения.

– Садись, Доминик, – вяло улыбаюсь, – выпьешь что-нибудь?

– Нет, спасибо, – Дом отрицательно качает головой, опасливо присаживаясь на край дивана.

– Зачем ты пришёл? – я устало опускаюсь в кресло напротив.

Под моим внимательным взглядом Доминик прячет глаза под ресницами, разглядывая пол. Он будто чувствует себя неуютно. Но зачем он здесь?

– Ты всё ещё хочешь знать, что случилось в тот вечер?

– В какой вечер, Доминик?

– В тот вечер, когда к твоей маме не приехала скорая. В тот вечер, когда ты приходила в гараж и хотела получить ответы. Ты всё ещё хочешь знать, что произошло?

Целую минуту молчу, осмысливая его вопросы. Хочу ли я знать? Сейчас, когда уже ничего не вернёшь, и мамы больше нет. Хочу ли я знать?

Ответ очевиден – хочу. Ведь совершенно точно, что бы ни произошло с ребятами в тот вечер – это как-то связано с мамой, потому что они сами о ней говорили. Я это слышала.

– Ну и что произошло тогда с вами? – мой тон пропитан претензией. Будто я заранее знаю, что всё, что он скажет, мне не понравится.

Доминик встаёт. Запускает руки в карманы, низко опускает голову.

Мне начинает казаться, что вся его решительность тает на глазах.

– Мы все виноваты, – тихо говорит парень, – и если ты возненавидишь меня… нас, я пойму.

Доминик глубоко вздыхает и, наконец, смотрит мне в глаза.

– В тот вечер мы попали в аварию. По собственной глупости врезались в машину скорой помощи. Той самой, которая ехала к твоей маме…

Он ещё что-то говорит, но его голос почему-то глохнет, и я слышу лишь стук собственного сердца. Подскакиваю на ноги. Апатичное состояние, преследовавшее меня последние две недели, будто рукой сняло.

– Что? Что ты такое говоришь? Ты хочешь сказать, что вы виноваты в смерти моей матери? Нашей с Брайаном матери! Черт… Брайан! – ноги подкашиваются, и я хватаюсь за спинку кресла. Он знал. Он всё знал с самого начала, но как же?… – Кто был за рулём? – мой голос слабеет. – Ты? Брайан? Кто?

Доминик смотрит на меня испуганным взглядом. Запускает пятерню в волосы, нервно взлохмачивая и без того лохматые волосы.

– Говори, Дом! Кто был за рулём?

– Киллиан, – шепчет парень, – но виноваты мы все. Мы выпили в тот день для храбрости, угнали тачку…

– Ой, правда?! – перебиваю его. – Выпили, значит? – ядовито цежу сквозь зубы. – Тачку угнали, значит?! И что это? Какие-то ненормальные игры избалованных мажоров?

Вопрос риторический, но Доминик будто собирается отвечать.

А меня уже несёт… Стремительно приближаюсь к парню и влепляю ему пощечину, и мне кажется, что он не удивлён и даже ждал такой реакции, потому что он словно в согласии кивает головой.

– УХОДИ! – в бешенстве кричу, тыча пальцем на дверь. – Для тебя и для твоих избалованных дружков не имеет значения, кто может пострадать от тех или иных поступков. Лето закончится, и вы вновь разъедетесь по своим перспективным университетам, а такие, как я, будут жить с этим! Я буду жить с тем, что ничего не могу сделать!

Доминик испуганно пятится к двери. Его рот то открывается, то вновь закрывается, и он не решается что-либо сказать.

– Но не в этот раз, Дом! – широко распахиваю дверь. Парень пересекает порог. Смотрит вопросительно. – Не в этот раз! В этот раз вам не сойдёт это с рук! Киллиан ответит, понятно? – слёзы гнева и бессилия начинают застилать глаза. Я часто моргаю, не давая им пролиться.

– Лив, подожди… – он выставляет две руки вперёд, – не горячись…

– Да пошёл ты, Доминик! – выплёвываю я. – Передай своим дружкам… передай Киллиану, что он ответит за это!

Дверь с грохотом захлопывается. Доминик остаётся снаружи, я внутри. Когда слышу его удаляющиеся шаги, наваливаюсь спиной на дверь и медленно оседаю на пол. В эту секунду моя решительность получить возмездие кажется неиссякаемым огненным пламенем.

Лишь пару дней спустя я узнаю, как легко это пламя можно потушить…

* * *

– Куда ты собралась, Оливия!? – Брайан хватает меня под локоть и рывком отталкивает от двери. – Выброси из головы эту дурь!

– Дурь? – моё лицо искажает гнев, голос пропитывается ядом. – Дурь? А угонять тачку ради смеха – не дурь? Так, стоп, прости – напиваться и угонять тачку! А врезаться в машину скорой помощи – не дурь? – я наступаю на брата, воинственно испепеляя его взглядом. – Врачи скорой помощи вместо того, чтобы ехать к маме, оказывали помощь вам – отмороженным придуркам.

– Это случайность, понятно? Мама умерла не из-за того, что поздно попала в больницу. У неё произошел отёк головного мозга. И перестань уже искать виноватых. Хватит обвинять Киллиана, ты ничего не добьёшься.

Мне хочется его ударить.

Старший брат, которой априори должен быть на моей стороне, почему-то против меня.

– Почему ты его защищаешь? – цежу сквозь зубы. Непрошеные слёзы ярости, обиды, несправедливости застилают глаза.

– Я никого не защищаю, – Брайан устало вздыхает. Зажимает пальцами переносицу, зажмуривается, – я лишь говорю об очевидных вещах, Лив. Мама умерла, потому что умерла, – его слова бьют словно пощёчина. – И ни Киллиан, ни врачи, ни ты, ни я ничего бы с этим не сделали. Почему ты так хочешь обвинить нас? – он отклеивается от входной двери и отходит в сторону, больше не преграждая мне путь из дома. – Хотя знаешь, иди! Иди к Киллиану, Дому, Крису. Иди, куда хочешь, я устал тебя держать.