я, до этого получив на телефон лишь сжатую информацию о жестоком обращении со щенком ретривера.

Пол протянул мне распечатку скана:

– Вот. В основном это от женщины, которая жила в таунхаусе, ну и, конечно, из полицейского протокола.

На листе было с полдюжины разномастных абзацев. Наблюдая за презентациями Пола в «Пауэрпойнте», я знал о его страсти к подчеркиванию слов и фраз. Если же он был в ударе, то выделял жирным шрифтом, курсивом и подчеркиванием целые предложения – да что там предложения: целые абзацы. Ну а после двух чашек крепкого кофе начинал малевать стрелки-указатели размером с Эверест. Сегодняшняя инсталляция включала обилие жирных шрифтов, но лишь с небольшим количеством подчеркнутых существительных.

Не желая вникать в полутона всех его курсивов и цветовыделенки, я вместо этого выслушал Пола и с его подачи прошел через основные моменты:

– Прежними хозяевами щенка – недолго, с неделю – были мать-одиночка и ее шестилетний сын. Женщина работала секретаршей в той же фирме, что и этот выродок Грейнджер. Мать с сыном ютились в квартирке ее сестры – житье, понятное дело, не сахар. Им оставалось всего два месяца до получения съемного жилья, а потому ни в коем случае не следовало переезжать к этому придурку, но женщина и Грейнджер были меж собой в отношениях. Они, видите ли, встречались. Ну а как только мать с сынишкой переехали к нему, так все и пошло наперекосяк. Грейнджер, оказалось, был классическим Джекилом и Хайдом – учтивым и податливым в рабочие часы, за обедом или в кино, но вечерами пил дома до одури. И чем больше напивался, тем сильнее изолировался от них… от мира… от вселенной. Оставленная на полу в гостиной игрушка оборачивалась тирадой длиною в ночь, с битьем кулаком по столу; флакончик крема в ванной, если поставить не туда, превращался в несносное брюзжание.

– Короче, держал их в черном теле?

– Ходили по струнке, как над вулканом. – Пол мрачно усмехнулся. – И вот последней каплей стал щенок. В начале той недели женщина с сынишкой привезли домой золотистого ретривера – кстати сказать, с позволения Грейнджера. Сестра женщины работала в ветклинике, поэтому они вдвоем придумали грандиозную схему: спарить мать щенка с породистым псом, приплод затем распродать, наличность положить в банк, а одного щеночка оставить у себя. Ты ведь знаешь, кутята рождаются с закрытыми глазками и ушными каналами – в сущности, слепоглухие в первые недели своей жизни. А по законам штата, первые два месяца щенка нельзя разлучать с матерью. И вот ровно на восьмой неделе женщина и ее сын принесли в дом Грейнджера теплый комочек золотистого меха, поместив его в ранее опрятный, незахламленный гараж Грейнджера. Реакция сожителя была такая, будто его дом собрались взорвать.

– Ей бы взять и вернуться к сестре.

– Она уже решила, что будет ждать ровно до сдачи квартиры, а потом уйдет, к черту, от этого долболома. Ее наблюдения за последний месяц эволюционировали от, – Пол посмотрел в какие-то свои записи, – «что-то ты многовато пьешь» до «давай-ка с этим полегче», затем «да у тебя проблемы» и наконец «какой же ты гнусный алкаш». Кульминация, как и следовало ожидать, произошла прошлой ночью: Грейнджер дал ее сыну пинка.

– Вот это кульбит!

– Во всяком случае, это все, что у нее написано, – сказал Пол. – Женщина собрала мальчика, запихнула вместе с чемоданом в машину и довела до сожителя, что у них «амур пердю». Хоть она и собиралась в спешке, но дала понять, что завтра с самого ранья вернется за остальными вещами и за щенком… после того, как этот козлина протрезвится.

– Чего, конечно же, не произошло.

– Остальное тебе известно, – сказал Пол. – Кстати, эта женщина поделилась со мной мелкими психическими зарисовками. Грейнджер никогда не рассказывал о своем прошлом, но, по ее мнению, в детстве он страдал от эмоционального или физического насилия… и это сказалось на его психике. Однако вместо того, чтобы обратиться к психотерапевту, Грейнджер занимался самолечением – топил свою боль в алкоголе, – заключил Пол, бросая тетрадь с записями на стол. – И видимо, после того скандала Грейнджеру спьяну втемяшилось, что надо бы показать ей гнусного алкаша, которого она ввек не забудет.

Слушая рассказ Пола о щенке-ретривере, к которому я и приехал, я дымился, словно овощи на противне. На детство Грейнджера мне было наплевать. В моем уставе жестокое обращение с животными приравнивается к смертной казни. Будь моя воля, то Грейнджеров всего мира я бы с друзьями развешивал на сельских площадях вместо елочных украшений. И если б этот конкретный урод не пробил свой собственный билет – вымер при естественном отборе, – я лично поехал бы в Форест-Глен и там сунул ему в рот разгоряченный ствол.

– А что та женщина с ребенком? – спросил я. – Почему не забирает терьера?

– Она насчет той ночи жутко переживает. Клянет себя, что оставила щенка с умалишенным. Но они тогда перебрались в отель. Она и не думала, что он выкинет что-либо подобное, и… В общем, у них с сыном сейчас весьма затруднительное положение: на подвесе меж двух домов, и сейчас им откровенно не до собачек.

– Что ж, ее вины в этом не вижу.

– Подозреваю, что своему сынишке о том, что произошло на самом деле, она не рассказала. Им и так пришлось несладко, не хватало еще дополнительно травмировать бедного ребенка… – Пол пожал плечами. – Мне она сказала, что, может, возьмет другого щенка из первоначального помета, когда они более-менее обоснуются на новом месте: чтобы ребенок типа поверил, что это та же самая собака. Я же подозреваю, что после произошедшего она боится, что у собаки появятся какие-нибудь отклонения: повреждение мозга или другой какой дефект…

Мы вышли из углового кабинета Пола и направились в южную часть здания, где расположен питомник. Чикагский центр по контролю и уходу занимает пять тысяч квадратных метров на Юго-Западной авеню. Эта служба работает как приют и может одновременно содержать в отдельных вольерах более пятисот животных. Это также командный центр для бригады сотрудников по контролю за животными, с парком из двадцати грузовиков и спецфурой, оборудованной для выездных приемок и вакцинирования.

Из своих друзей близкими я считаю всего нескольких, а Пол среди них занимает центральное место. Он любит собак, а насколько я могу судить, в нашем безумном мире существует лишь два типа людей – те, кто их любит… и просто гуаноиды. Пол старше меня на десяток лет; ему уже под сорок, он исправный католик, и у него четверо или пятеро детей то ли дошкольного, то