— Не очень, — созналась я. — Но вы правы.

— Мы сейчас по ту сторону двери. Здесь все по-другому. Я буду с вами, чтоб ничего не случилось.

Мой черный спутник с кем-то раскланялся. Это был высокий, сутулый человек с благообразным лицом, окаймленным рыжей бородой и длинными волосами. Через мгновение это был карлик. Потом усталый седой мужчина с погасшим взглядом.

— Кто это?

— Позвольте представить, — с готовностью остановился мой проводник. — Вечный отверженный. Иуда Искариот. Как твои светлые деяния, первый и величайший в истории человечества имиджмейкер?

— Почему ты называешь его имиджмейкером? — спросила я.

— Я сделал Иисуса, — глянул Иуда. — Могу взяться за вас.

— Вот как? Если вы действительно имиджмейкер, кто же заказчик?

— Он был благодарен мне, — оскалился в улыбке Иуда. Кажется, он был рад выговориться. — Точней, оказался неблагодарным. Прихватил с собой, загнал в петлю. Тем более, люди не оценили все дело рук моих. Не оценили. Кем был бы Иисус без меня? Еще одним галилейским юродивым. Авраам был готов убить сына во славу и по велению Божию. Я же убил его Сына во славу Отца и Духа. Думаешь, я не любил его?

— Думаю, если Иисус и был, то не тот, за кого мы его принимаем, — сухо ответила я.

— Он был Сын Божий, — наставительно сказал Иуда. — И был мне дороже себя самого. Кто глядел хоть раз в его глаза цвета неба, не мог не любить его всем сердцем. Он получил, что хотел.

— Что хотел получить ты, Иуда?

— Я получил, что хотел и чего не хотел.

Его руки, его пальцы совершали движения, не то срывающие лепестки с ромашки, не то пересчитывающие невидимые сребреники. Нет, это просто ассоциация.

— Мы убиваем тех, кого любим, — не знала я, что ответить. — Но мы должны признавать это.

— Я не убивал Иисуса, я родил его. Но не я один его родитель. Нас было много, мы все его родили. Убили. Его миссия — нести свет, моя — убедить людей, что свет — продукт Божий. Я должен был сделать Событие.

— Пиарщик, — рассмеялась я.

— Глупости, — глянул Иуда.

— Мало прийти в мир. Надо еще и уйти, — поддакнул манекен. — Ты просто помог ему уйти так, как он хотел.

— Однажды его убили бы и без меня, — поднял на это брови старик. И стал удаляться. — Забросали бы каменьями, забили бы до смерти. Только мир остался бы без него. Совсем без него. Без Мессии.

— Иуда, да ты святой! — от бессилия кричала я. — Почему ты тогда не в раю, Иуда?

— Да, — он остановился. — Рай и ад — это для вас, людей. Кстати, вам не нужен все-таки имиджмейкер моего класса? — Похоже, он смеялся. — Подумайте. Неужели вам не хотелось бы прославиться в веках?

Он уходил, растворяясь в толпе. Куда-то в сторону Охотного ряда.

На следующее утро не осталось никаких отчетливых воспоминаний о вчерашних событиях. Так бывает после просмотра фантастического, перегруженного глупостями фильма. Мучительно вспоминая детали чего-то важного, я слонялась по пустой квартире. Сотни мелочей в ней. Зримость, весомость, реальность.

Вот губная помада. Говорят, по тому, как она сточена, можно определить характер обладательницы. Десяток моих помадок все сточены по-разному.

Раскрыла дневник. В нем — описания всех моих неурядиц последних лет. Бед и трагедий. Сейчас все это так далеко от меня, несущественно, как прошлогодний салют. Грохоту было много, но дым развеялся.

Вот давнишняя акварелька. Конечно, какой из меня художник, но, когда свежая краска ложится на бумагу, мне это нравится — вкусно. Этим утром я снова чувствую вкус к жизни. Это вкус зубной пасты спросонок, вкус горячего, крепкого кофе. Вкус дежурного бутерброда. И даже вкус предвесеннего, холодного воздуха из форточки — его вдыхаешь медленно, а можно резать ломтиками. Что это будет? Холодец.

Мне жаль, что вчерашнее быстро кончилось. Неправильно я себя повела, как-то узко, ограниченно, что ли. Надо было спросить у манекена, есть ли у предметов души. И если есть, куда направляются после смерти.

Как он сказал — дверь? Где я теперь отыщу ту дверь? А как непринужденно и легко было нестись на волне тех невероятных событий.

Натягивая джинсы, я размышляла об этом. Из кармана выпала и покатилась под стол пятирублевая монета.

— Ребро, — почему-то нереально заказала я. Но монета, конечно, упала набок.

И тут же в дверь позвонили.

Как преступник, скрывающий улики, я схватила монету и вышвырнула ее в форточку.

На пороге стоял вчерашний знакомец.

— Что вам надо? — Я испугалась. Попробовала закрыть дверь, уже понимая, что это бесполезно. Он прошел бы и сквозь нее, но предпочел воспользоваться грубой силой — просунул ногу в проем и обольстительно улыбнулся.

— Простите, что без уведомления. Не было времени. Между прочим, нехорошо выкидывать подарки, — он протянул мне пятак.

— Я буду кричать!

Выражение его лица резко изменилось.

— Тихо, дура! Ни звука.

Настоящий спазматический ужас, подобного я еще не испытывала, охватил меня. Сразу как-то ослабели ноги, подвело живот. Он отправил меня в кресло и, запирая дверь изнутри, покачал головой:

— Ай-я-яй! Нет, это слишком. — Он снова выглядел представительно. — Я что, похож на разбойника? Я пришел говорить о серьезном деле. Вас не собираются есть живьем или насиловать, уважаемая. Мы серьезная контора. Детские забавы мне лично опротивели еще до Рождества Христова.

— Я знаю, кто вы, — дрожащим голосом проговорила я.

— Да? — мужчина вытянул шею. — Это интересно. Я бы тоже с удовольствием узнал.

— Вы гонец. Помощник дьявола!

— Фи, — он поморщился. — Я вам доложу, сударыня, — меньше надо всякой чепухи читать. Вы связаны с литературой, пишете. Я думал, хоть вы-то не верите всем этим… легендам. Вам не хуже меня известно, что никакого дьявола не существует.

— Лично мне не очень известно. И примет его наличия у меня накопилось достаточно.

— О, я вас умоляю! — гнусаво пропел он. — Образование получают не из телепередачи «Секретные материалы». Зачем вы округлили глаза? Приведите их в подобающее положение. Разве вы чуете от меня запах серы? Видите копыта у меня вместо… э… ботинок? А сзади у меня, вы полагаете, хвост? Который я прячу в одной из штанин? Разрешите вам убедительно доказать, что ничего подобного, — он стал было расстегивать брючный ремень.

— Ради всего святого, — взмолилась я.

Он сделал еще более кислую мину:

— «Ради всего святого»… К черту всю эту словесную мишуру! Люди объявляют святым все, что либо потеряли, либо готовы потерять. У вас есть святое? Так вот для меня это не свято. Будь люди хоть наполовину так осторожны в выражениях, как… как… Впрочем, они ни в чем не осторожны.