года, а не через месяц, как мне, скорее всего, она уже не вернет утраченные когнитивные способности. Она больше не сможет заботиться о себе даже в самых простых ситуациях. Как сказал мне один из врачей, несмотря на успешный диагноз, она до конца жизни будет вести себя как ребенок.

Я думала, что закончила изучать свою болезнь после публикации воспоминаний. Но, однажды столкнувшись с настоящим безумием лицом к лицу, а затем вернувшись к здравому рассудку, навсегда ощущаешь себя связующим звеном между двумя мирами, от этого уже не отвернуться. Я не могла выбросить из головы мысль о словах «перевести в психиатрию» в моей медицинской карте. Случившееся с той девушкой едва не произошло со мной. Я словно увидела себя в зеркале. Это было мое неслучившееся будущее.

Мы все держимся за тонкие ниточки, но не всем дано пережить падение.

Чем мы с моими зеркальными отражениями отличаемся от миллионов людей с серьезными психическими заболеваниями? Как нам с такой легкостью ставили ошибочные диагнозы? Что вообще означает психическое заболевание, и как один недуг может быть «реальнее» другого? Эти вопросы мучают меня со времен публикации воспоминаний, после которой моя почта наполнинась историями людей об их борьбе с системой здравоохранения. Некоторые писали в надежде, что у них моя болезнь. «Что угодно, – говорят они, – только не психическое расстройство».

Было одно письмо от мужчины. Его сыну 36 лет, и уже двадцать из них он страдает от изнурительных психозов. Он рассказал мне, как мало может предложить им современная медицина. «Казалось, врачи обвиняли моего сына в том, что у него “психическое”, а не “физическое заболевание”, которое они могли бы вылечить», – писал он. Таблетки, единственный вариант лечения, который им предложили, не помогли и сделали только хуже. На все просьбы семьи рассмотреть другие варианты лечения ответ был один: «Пусть пьет таблетки сам, или мы его заставим».

Этот мужчина увидел в моей истории тяжелое положение, в котором оказалась его семья, и был вдохновлен тем, как мои родители дали отпор системе здравоохранения. Мое выздоровление укрепило в нем надежду найти более эффективное лечение болезни сына. Но его беспокоило то, что я сказала позже. Он оставил в письме ссылку на YouTube – это было мероприятие, на котором я выступала в связи с публикацией моей книги в мягкой обложке. Когда смотрела видео, мне показалось, что я дала пощечину сама себе. Он процитировал мои же слова: «Моя болезнь выглядела как психическая, но она не была психической. Она была физической».

Этот человек почувствовал, что его предали, когда услышал, как я произношу те же несправедливые определения, которые он часто слышал от врачей своего сына. «Мозг – это физический орган, а психические заболевания происходят в мозге. Почему же эти болезни называют “психическими”, а не “физическими”? – пишет он. – Что я упускаю?»

Конечно, он прав. Как я могла столь искренне использовать ту же бездоказательную дихотомию, которая чуть не отправила меня в психиатрическое отделение и едва не убила? Неужели мне нужно было поверить, что поскольку это было физическое расстройство, то я «исцелилась» способом, который отделял меня от людей с психическими болезнями? Что еще я, мы приняли как факт, который могли опасно исказить? Сколько заблуждений о разуме и мозге мы все воспринимаем как должное? Где та граница между заболеванием мозга и заболеванием психики, и почему мы вообще пытаемся их разграничить? Неужели все это время мы смотрели на психические заболевания неправильно?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, я воспользуюсь советом моего любимого врача, моего собственного доктора Хауса, невролога Сухеля Наджара, который часто говорит своим ординаторам: «Чтобы увидеть будущее, нужно заглянуть в прошлое».

2

Нелли Блай

Нью-Йорк, 1887 год

Молодая женщина внимательно смотрит на лицо и почти не замечает больших печальных глаз, глядящих на нее в зеркале. Она улыбнулась. Оскалилась. Скорчила рожу. Стала читать вслух страшилки, пока не напугала себя так, что пришлось зажечь газовую лампу, прежде чем снова взглянуть в зеркало. Женщина занималась этими отвратительными гляделками до рассвета. Потом привела себя в порядок, надела старое, побитое молью платье. Она старалась преодолеть растущую неуверенность в том, что ждет ее впереди. Была вероятность, что она больше никогда не вернется домой, а если вернется, то это задание может навсегда ее изменить. «Кто может сказать, – писала она, – не отразится ли весь груз роли сумасшедшей на моем рассудке и вернусь ли я сюда».

Она была голодна, но не стала завтракать и пошла во временный дом для женщин на Второй авеню. Там она представилась как Нелли Браун, хотя на самом деле ее звали Элизабет Джейн Кокран, и она была журналисткой, известной под именем Нелли Блай. Редактор газеты «New York World» Джозеф Пулитцер поручил ей, притворившись психически больной, проникнуть в печально известную женскую психиатрическую лечебницу на острове Блэквелл, чтобы написать «прямой и лишенный прикрас» рассказ от первого лица об условиях содержания в больнице. Чтобы попасть туда, ей нужно было, кроме прочего, «доказать» свое безумие. Поэтому она и бодрствовала всю ночь, надеясь, что физическое напряжение от недосыпания вместе с растрепанной внешностью и диким взглядом заставят хозяйку вызвать соответствующие службы, чтобы Нелли увезли в сумасшедший дом, приведя ее план в действие.

Когда американское правительство начало отслеживать случаи психических заболеваний, оно их разделило на две большие категории: «идиотия» и «безумие». К 1880 году список расширился до семи категорий психических заболеваний (мания, меланхолия, мономания, парез, деменция, эпилепсия и дипсомания), но в первой половине XIX века большинство врачей считали, что сумасшествие было одним и тем же, это называлось «единым психозом». Сумасшедшим был тот, кто вел себя как сумасшедший.

Попасть под опеку государства можно было практически с чем угодно. «Компульсивная эпилепсия, нарушение обмена веществ, сифилис, вызванные энцефалитом изменения личности, морально неблагоприятные условия, включая потерю друзей, деловые проблемы, умственное напряжение, религиозные переживания, солнечный удар и перегрев», – гласят записи в журнале учета поступления больных из архива государственной больницы Паттона в Калифорнии. В XIX веке сюда могли принудительно госпитализировать как за избыточную мастурбацию, так и за «удары тапком по голове». Записи другой больницы указывают на то, что некоторых бедняг забирали за «постоянное употребление мятных леденцов» и «чрезмерное употребление табака». Слетела с катушек после смерти ребенка? Этого достаточно для госпитализации. Сквернословите? Отправляйтесь-ка в камеру. Сбился менструальный цикл? Можно забирать. Такие удобные диагнозы для нежеланных граждан заполонили анналы психиатрии. Они похожи на те, которые ставят лицам, что не вписываются в общественные рамки. Женщинам, посмевшим бросить