Тогда я не знал, с кем меня свела судьба, а просто обратил внимание на интересную рыжеволосую женщину. В одной из стычек с преследующими нас ногайцами погиб муж рыжей Натальи. Молодая женщина с двумя детьми оказалась у меня на попечении. Я вылечил ее смертельно больную дочь, чем, возможно, и тронул сердце матери.

Ко всему прочему, меня продолжали разыскивать казаки, так что мы с Натальей Георгиевной оставили ее детей в тайном убежище и решили вдвоем пробраться в одно из принадлежащих их семейству сел за подмогой. Однако выяснилось, что с боярами Морозовыми не все так просто, и попали они в плен к ногайцам не случайно. Их, «заказал» один из родственников, рассчитывая получить в наследство богатую вотчину.

Нам долго пришлось скрываться, а чем обычно кончается длительное тесное общение двух молодых людей разного пола, когда приходиться спасаться от холода, согревая друг друга теплом собственных тел, думаю, можно не уточнять.

Однако обстоятельства сложились так, что в нашу интимную компанию попал третий участник и помешал развитию отношений с рыжей красавицей. Мы с Морозовой увидели из засады, как компания купцов набрела на избу с вырезанной казаками семьей. Один из них вошел внутрь и, обнаружив погибших людей, решил, что те погибли от чумы, незадолго до того опустошившей Москву. Купцы так испугались распространения заразы, что попытались убить разведчика. Они ранили его из лука и ускакали, оставив умирать. Мне пришлось заниматься его спасением и лечением. После чего в имение Морозовой мы пробирались уже втроем.

Спасенный человек оказался «говядарем», иначе говоря, мясным торговцем из Нижнего Новгорода, по имени Кузьма. Мне это человек понравился своей хорошей головой и смелостью. Вскоре у нас с ним сложились дружеские отношения. И каково же было мое удивление, когда он по какому-то поводу он назвал свое прозвище. Оказалось, что мне случайно выпала честь спасти от смерти никого иного, как будущего спасителя отечества Кузьму Минина, того самого человека, которому был поставлен первый скульптурный памятник в России. Я имею в виду памятник гражданину Минину и князю Пожарскому на Красной площади в Москве. Уже одно это оправдывало мое пребывание в семнадцатом веке.

Разобравшись с одними недругами и убежав от других, мы с Мининым расстались на пристани вблизи города Серпухова. Будущий народный герой нашел земляков и вернулся в свой родной город водным путем по реке Оке, а я в сопровождении крестьянского подростка-сироты Вани Кнута отправился в Москву. И уже здесь, в городе, в корчме, неожиданно встретил старого приятеля отца Алексия, который в данный момент стоял в дверях корчмы и требовал водки.

Явление громогласного попа не произвело на присутствующих, включая хозяина заведения, никакого впечатления. Никто не бросился ему на встречу с полным стаканом и соленым огурчиком. Впрочем, такое небрежение ничуть не смутило моего приятеля, он перекрестился на красный угол и прямиком направился к общему столу.

— Есть здесь милосердная христианская душа? — вопросил он, покачиваясь и воздев к низкому потолку свою грязную, могучую длань.

— Есть, — ответил я, — как и водка, и закуска.

Поп круто повернулся, оторопело уставился на меня, протёр глаза и с львиным рыком бросился душить в объятиях.

За время нашей разлуки священник отощал, но был бодр и по-прежнему весел, и доброжелателен.

— Вот кого не ждал встретить! — восклицал отец Алексий, обращаясь одновременно и ко мне, и ко всем присутствующим. — Да ты мне, Алёша, дороже брата родного!

То, что богатый проезжий может быть дороже родного брата оборванному попу, никого особенно не удивило, кроме, пожалуй, моего парнишки, который во все глаза смотрел на необыкновенного священника.

— Ты здесь какими судьбами? — спросил я Алексия, когда взрыв его восторга вошёл в обычное русло радости от неожиданной встречи.

— Иду в Москву просить рукоположения, — ответил он, — а тебя вот никак не ждал встретить. Много о твоих делах наслышан, люди говорили, что ты в разбойники подался и целый уезд разгромил, а ты вот, оказывается, где!

— Тише, — приструнил я громогласного батюшку, — есть хочешь?

— И пить, — добавил он. — Пить больше!

Я разлил водку по кружкам, и мы выпили за встречу. К нашему разговору прислушивались, потому, чтобы он не наговорил лишнего, я предупредительно толкнул его под столом ногой. Поп сначала удивился такому непочтительному отношению к своим ногам, открыл было рот возмутиться, но я без перерыва налил по второй, и он этим тут же утешился. В это время наконец появился и мой сотник Блудов. Вид у него был гордый и высокомерный.

— Это кто таков? — строго спросил стрелец, воротя нос от запашистой рясы попа.

— Мой друг, — кратко проинформировал я.

— Что это он такой… — замялся Блудов.

— Бежал из турецкого плена, — пояснил я, — не успел переодеться.

— А-а-а, — протянул сотник. — А я Фёдор Блудов, мы, Блудовы, первые Волынские дворяне на Московской службе. А вообще-то наш род идёт от Иоана Блуда, боярина и воеводы великого Киевского князя Ярополка Святославича!

— Да ну, — удивился Алексий, — от самого, говоришь, Блуда! Знать, хорошо твой предок блудил, коли его так прозвали. А я прямой потомок самого Адама из Эдема, слышал про такого?

Сотник сначала не понял смысла шутки и удивлённо посмотрел на попа, потом нахмурился:

— Ты, поди, из самых худородных, потому и без родового понятия.

— Ладно, кончайте спорить, — прервал я начинающийся диспут, — лучше скажи, друг Фёдор, ты сможешь представить меня персоне государя?

Сотник, раздуваясь от собственной значимости, небрежно махнул рукой:

— Мне это раз плюнуть. Мой дед Мина Михайлович внесен в синодик московского Успенского собора на вечное поминовение! А батюшка Семён Федорович участвовал в выборах царя Бориса!

— Как же получилось, что деда твоего звали Миной, а батюшка у тебя Федорович? — встрял в разговор священник.

Сотник сразу не нашёл, что ответить, подумал и пренебрежительно буркнул:

— Тебе, поп, того не понять.

— Представишь царю, дам пять ефимок, — посулил я.

— Десять.

— Шесть.

— Семь и по рукам.

— Ладно, — согласился я.

— Только деньги вперёд, — начал торговаться Блудов. — Мне такую шапку на посаде предложили, бархатную с собольей обивкой! Глаз не оторвать!

— Сначала стулья, потом деньги, — твёрдо сказал я.

— Это ты по-каковски говоришь? — спросил он, не поняв смысла выражения.

— По-вашему, по волынскому.

— Прости, не понял, я только по-нашему говорю, наш род с Волыни уже шестьсот лет, как ушел.

— А по-нашему это означает, что деньги ты получишь только после того, как сделаешь дело.