Лицо Глеба, всегда напоминающее Кате лицо странствующего рыцаря, было надменно приподнято, а взгляд глубоко посаженных карих глаз выражал угрюмую растерянность.

Катя хмыкнула.

– Орлуша, попытайся хоть что-нибудь вспомнить. Даже в такой дырявой голове, как твоя, что-то должно остаться.

– За «дырявую голову» ответишь, – проворчал Глеб. Он снова потер виски и попытался сосредоточиться.

С полминуты они молчали. Глеб курил, при каждой затяжке слегка откидывая назад темноволосую голову. Желтый свет настольной лампы, которую никто не позаботился отключить со вчерашнего вечера, падал на его худую щеку и нос – тонкий, с небольшой горбинкой, придававший Глебу сходство с хищной птицей.

– Помню, как пили коктейль… – стал он рассуждать вслух. – Алина сама смешивала. Потом затянул полоску кокса…

– Кокса? – вскинула брови Катя.

Глеб смущенно пояснил:

– Алина предложила. Потом снова что-то пил, а дальше… – Глеб покосился на диктофон. – А дальше все как отрезало.

Катя помахала перед лицом рукой, отгоняя дым, и тоже посмотрела на диктофон.

– Судя по записи, ваша беседа дошла до логического завершения, – констатировала она. – Кстати, Турук ждет интервью. Что будешь делать?

Глеб вздохнул и пожал плечами:

– Понятия не имею. – Он сделал брови «домиком» и жалобно посмотрел на Катю. – Слушай, Кэт, а давай что-нибудь сами накропаем? В Сети куча ее интервьюшек. Там кусок, тут кусок – с миру по нитке, голому рубашка. И потом, все равно ведь текст нужно посылать на одобрение ее пресс-менеджеру.

Катя приподняла брови и осведомилась:

– Ты хочешь, чтобы я этим занялась?

– Кать, у меня башка просто раскалывается.

Королькова вздохнула и покачала головой:

– Ох, Орлов, и наглая же ты морда. Ладно, сделаю. Но говорить с пресс-менеджером будешь ты.

– Само собой.

Глеб, морщась, поднялся с кресла и попытался обнять Катю:

– Ты моя спасительница!

Катя отстранилась:

– Убери грабли. И, кстати, почисть зубы. От тебя несет дешевым пивбаром.

Когда дверь за Корольковой закрылась, Глеб откинулся на спинку вертящегося кресла и усмехнулся. Как все-таки здорово, что под рукой всегда есть Катька.

Он устало прикрыл глаза и подумал о том, как хорошо было бы сейчас выпить бутылочку холодного пива. От приятных мыслей его отвлекла скрипнувшая дверь. Глеб открыл глаза и увидел перед собой длинного чернявого типа с тощей кадыкастой шеей. Тип был угрюм и мрачен. Это был светский хроникер Яша Фендель.

– Здорово, Фендель! – поприветствовал его Глеб.

– Привет, Орлуша.

Яков взял со стола чашку Глеба и, запрокинув голову, сделал несколько больших глотков. Кадык на его жилистой шее ритмично дернулся.

– Ты откуда? – спросил Глеб.

Яша Фендель поставил чашку на стол и взглянул на коллегу хмурым, замученным взглядом.

– С вечерины, посвященной учреждению премии имени Козьмы Пруткова, – ответил он с ироничной усмешкой. – Вручается за вклад в искусство.

– Хорошая была вечеринка?

– Угу. Черная икра, французское шампанское. И все сидят и жрут. Как свиньи у корыта. А рядом я – с диктофоном.

Орлов тихо засмеялся, но смех больно бултыхнул в затылке и висках, как вода в чугунном сосуде, и смех угас сам собой.

– И что с премией? – спросил Глеб, поморщившись. – Уже определился лидер?

– Угу.

– И кто он?

– Один психолог, написавший глубокое исследование, посвященное транснациональным корпорациям. И охота кому-то писать об этом дерьме.

– Говорят, что за транснациональными корпорациями будущее, – заметил Глеб.

– Точно, – кивнул Яша. – Я всегда утверждал, что будущее – за концлагерями, в которых люди сведены до уровня функций, ими выполняемых. Кстати, встретил там Вадика Комарова. Он теперь горбатится в журнале «Эго-номист». Если не врет, у них гонорар раза в два больше нашего.

– Вау! – утрированно отозвался Глеб. – А, собственно, чего ты хочешь? Они позиционируют себя как журнал для истеблишмента общества. Для самых продвинутых его слоев.

Яша Фендель угрюмо поморщился:

– Ой, вот только не надо. Меня сейчас стошнит. Какой, на фиг, «истеблишмент»? Очертили аудиторию, обозвали ее «истеблишментом» и показали рекламодателю, чтобы он знал, за что платит деньги.

Глеб тихо засмеялся.

– Ну, тебя и проняло, Яков Михалыч. А я думал, ты придешь возвышенным и просветленным. Все-таки пообщался с художниками.

– Художники! – брезгливо оттопырил губу Фендель. – Художник – это человек, который при слове «масло» вспоминает о холсте, а не о бутерброде. Вот брошу все и уйду в пиар, – мрачно пообещал Яша. – Там люди хоть деньги зарабатывают. Ладно, пойду.

– Ты куда сейчас?

– На презентацию новой коллекции Биккембергса. Опять придется жрать эту чертову икру и запивать шампанью.

– Мне бы твои проблемы.

– А мне бы твои. – Фендель прищурился. – Говорят, минувшей ночью ты оприходовал Алину Полях?

– Это еще вопрос, кто кого «оприходовал».

– И как там она?

Глеб нахмурился и вздохнул:

– Не помню.

Яша Фендель усмехнулся кривоватой усмешечкой бывалого «ходока».

– Жаль. Я бы не забыл. Ну, все, я ушел.

И он, ссутулившись, побрел к двери.

Едва за Фенделем закрылась дверь, как зазвонил телефон. Глеб нехотя снял трубку:

– Алле.

– Орлов, зайди ко мне! – прорычал из трубки вечно недовольный голос редактора Турука.

– А что случилось? – невозмутимо осведомился Глеб.

– Случилось то, что тебя вызывает к себе начальник. Я думаю, это достаточно веская причина, чтобы оторвать зад от кресла?

– Иван Кузьмич, ну какой же вы начальник?

– Что-о?

– Вы не начальник, вы – отец родной.

– Был бы я твоим отцом, Орлов, я бы снял ремень…

– Не стоит, Иван Кузьмич. У вас беременная секретарша. Если она увидит вас без штанов, она родит прямо в приемной. Конечно, у этого события может быть и положительная сторона. Например, мальчика могут назвать вашим именем. Хотя я не уверен, что «Иван Кузьмич» – подходящее имя для младенца.

– Все сказал?

– Да.

– Быстро ко мне!

– Яволь, майн фюрер!

Глеб грохнул трубку на рычаг и утомленно откинулся на спинку кресла.