В работе волнение понемногу улеглось. Самолет был в идеальном порядке. Все на своих местах: пулеметы готовы к бою, бомбы в кассетах. Перед тем как надеть парашют, Осипов в шутку спросил штурмана:

— Саша, что-то ты уж очень внимательно рассматриваешь свое спасательное средство. Думаешь, на нем к земле добираться придется?

Носов шутку не принял:

— На самолете нужно добираться, товарищ командир. И на свой аэродром. Такой способ надежный и узаконенный.

— Ну, хорошо. Постараемся. А то инженерная служба на нас обидится. Давай садиться. Командир полка уже в самолете…

Зеленая ракета.

…В первый боевой вылет экипаж Осипова пошел левым ведомым у Наконечного, а второе звено вел в бой старший лейтенант Русанов. Самолеты шли на запад на высоте сто-триста метров, шли над лесами, вдали от шоссейных дорог. Командир то снижал группу к земле, чтобы ее не было видно издалека, то набирал несколько сотен метров для лучшей ориентировки на местности. По расчетам, сейчас где-то слева должно быть шоссе, идущее с запада к Луцку. Это прямая и самая ближняя дорога на Киев. По этой дороге фашистские войска устремились в глубь Украины.

Наконец, слева на горизонте появилась пыль. Значит, там идет движение. Сейчас будет разворот на цель… Верно.

Командир развернул группу и пошел с набором высоты на шоссе. Осипов отошел влево от командира, увеличив дистанцию и интервал между самолетами до тридцати метров. Он опустил свой самолет ниже командирской машины метров на пять, так, чтобы были видны бомболюки. Когда они откроются на командирской машине, нужно будет открыть люки и своего самолета. Штурман эскадрильи будет один прицеливаться за всех. Когда он сбросит бомбы, нужно сбросить свои.

Носов не смотрел на самолет ведущего, а был занят своим турельным пулеметом и осматривал воздух сзади группы — искал самолеты врага и разрывы зенитных снарядов.

Вотсправа впереди с дороги поднялся разноцветный веер, который оборвался правее, впереди самолетов. Он впервые увидел зенитный огонь, но понял: дистанция до самолетов еще велика. Немцы, видимо, сделали поправку, а может, самолеты вышли на пристрелянную дальность, и грязная вата разрывов оказалась внутри группы. Ведущий самолет довернулся влево градусов до пятнадцати, и сразу открылись бомболюки.

— Саша, люки!

Самолет вздрогнул, стало слышно, как забурлил воздух в открытых створках бомбоотсеков. Даже на ручке управления появилась новая вибрация.

— Бомбы!

Запахло порохом. Контрольные лампы на приборной доске Матвея погасли, значит, бомбы ушли. Люки закрылись, и в самолете снова стало тише, а мелкая дрожь на управлении пропала.

Теперь не отстать. Сейчас командир будет пикировать вдоль колонны, начнется штурмовка.

Самолет ведущего с левым разворотом пошел вниз. Прямо в прицеле — шоссе, на нем машины и машины. Это враги.

Наконечный открыл огонь. Выдерживая место в боевом порядке, идя рядом у крыла ведущего, Осипов повторял все действия своего майора. Командир открывал огонь, и Матвей тоже нажимал на гашетки своих пулеметов, в ответ на это четыре ШКАСа послушно рычали, выплевывая лавину раскаленного металла — сто двадцать пуль в секунду. Наблюдение за командирской машиной не позволяло Матвею все внимание сосредоточить на цели. Но он видел по трассам пуль, что огонь из их звена полностью перекрывал дорогу, где был враг.

Эскадрилья вернулась из своего первого боевого задания без потерь. Два самолета в звене Русанова имели пробоины от зенитного огня противника. Когда экипажи докладывали майору Наконечному о выполнении задания, об исправности авиационной техники, он, как именинников, каждого летчика и штурмана поздравил с первым успешным выполнением боевой задачи. После доклада последнего экипажа командир торжественно произнес:

— Сегодня вы с честью выдержали первое боевое испытание. Но не забывайте, что воевать — это значит непрерывно учиться.

Командир сделал небольшую паузу, еще раз окинул взором каждого и продолжал:

— В каждом удачном вылете и даже при неудачах, а на войне всякое бывает, надо всегда искать главное, что явилось условием успеха или привело к поражению. В этом будет залог нашей грядущей победы. Поздравляю всех с боевым крещением. Этот вылет будем считать исключением из правила, так как попадать нам от врага тоже будет. Но пусть не ослабнет наша воля и не устанут сердца ненавидеть врага. А теперь готовить самолеты к новому вылету. Бомбовая зарядка по шестьсот килограммов.

Командир и штурман ушли докладывать на командный пункт полка о результатах первого боевого вылета.

…После ухода командира Осипов взял Носова за руку:

— Саша, пойдем посмотрим, что там за пробоины, ведь это первые в наших аэропланах.

Пошли.

За первыми потянулись и другие экипажи.

У самолетов толпа: техники, штурманы и летчики, прилетевшие из боя и не участвовавшие в вылете. Людей влекло сюда не праздное любопытство. Пробоины на самолетах — это раны, хотя и бескровные, но первые раны полка.

Наконечный, уточнив обстановку, теперь поднимал в воздух другие эскадрильи.

Солнце стояло в зените.

Пятая эскадрилья ушла во второй полет, теперь уже девятью самолетами, в то время, когда взлетевшие после них еще не вернулись домой.

Как нельзя в одну реку войти дважды, так невозможно сделать и двух одинаковых полетов, тем более на войне.

Но ни Осипов, ни Носов, ни каждый в отдельности, ни вместе, как целый экипаж, не успели за краткостью времени между вылетами оценить и осмыслить увиденное и услышанное. Не успели и послушать себя внутренне, оценить себя как бы со стороны.

Осипова и Носова порадовали высокая оценка вылета командиром и поведение людей, но не удовлетворили.

И они, садясь снова в самолет, договорились, что вечером они честно расскажут друг другу все, что чувствовали и как реагировали.

Второй вылет и новое волнение, новые особенности, новое «я» и новое «мы».

Первый вылет был трудным. Он таил в себе много неизвестного. Но у него имелись и свои преимущества, потому что первого налета враги не всегда ждут, и поэтому у командира в резерве внезапность как главное условие успеха. А сейчас Русанов вел своих людей в уже растревоженный муравейник. Сейчас в том районе фашисты напуганы, у них есть от бомбардировок потери, и они будут со злостью защищаться и с земли, и с воздуха.

На самолете все было в порядке. И Русанов прислушивался к себе, к своему состоянию, к своему волнению. Старался справиться со своей возбужденностью, но, видимо, это было непросто — волнение не проходило. Он был верен своему принципу — зря не рисковать, и сейчас «девятка» низко неслась над перелесками и полями. Желто-зеленые пятна земли с паутиной дорог и дорожек, вспыхивая у горизонта в горячем мареве миража, быстро летели под самолет, вырастая до реальных размеров, и сразу исчезали под крылом. В его мысли вклинился голос штурмана эскадрильи: