Родблок располагался этажом ниже. Здесь тоже жили приметы, по одной из которых среди четырнадцати родильных боксов отсутствовал тринадцатый номер. Слава знала это отделение, как свои пять пальцев, потому что проходила в нём практику во времена студенчества, но не сильно жаловала. Для неё всегда было подвигом найти контакт с женщиной, собиравшейся родить здесь и сейчас. Да и вообще момент рождения больше не представлялся таинством и чем-то прекрасным. Ребёнок появлялся на свет в муках – вот всё, что имело значение. И хорошо если сам находил выход. Случалось всякое. Однажды Славе довелось увидеть применение акушерских щипцов, больше напоминавших орудие пытки. Это стало отправной точкой в выборе специализации: спасать детей, облегчать им боль и помогать свыкнуться с жизнью в мире греха.

Воспоминания промелькнули, как страницы книг, пока Слава бежала по ступенькам из послеродового отделения в родблок. Здесь находилась палата реанимации для новорожденных: большое светлое помещение с кучей приборов, способных поддержать жизнь в малыше. Сквозь стеклянные двери Слава увидела Татьяну Петровну, коршуном раскинувшуюся над неонатальным столом.

«Вот оно, дождались», – мелькнуло в голове у Славы, когда она ворвалась в бокс, на ходу натягивая перчатки. Времени на рассуждения давно не осталось.

– Карма, ты тут? – не отрываясь от ребёнка, спросила Татьяна Петровна.

– Так точно…

На подогреваемом столе лежал мальчик с подключённой к системе ИВЛ трубкой. Слава вздохнула, укоряя себя в нерасторопности. Татьяне Петровне пришлось интубировать, ставить пупочный катетер, подключать инфузор, подсоединять датчики и настраивать аппаратуру без помощника. Каждая секунда была на счету.

«Боже мой, как он похож на Егора. У нас был бы такой же малыш», – в шоке подумала Слава, разглядев ребёнка вблизи. Сердце затрепетало, заскреблось. На глаза накатили слёзы. Откуда взялась такая мысль? Сколько детей прошло через её руки после смерти мужа, не сосчитать, а этот, похожий на мышонка с тоненькими чёрными волосиками, ухватился за душу и сжал в своих крохотных кулачках. Мозг слушал назначения врача, руки механически выполняли задачу, а сама Слава подвисла где-то в междумирье.

– Какой срок? – спросила она, набирая раствор в шприц для инфузора, механизм которого работал с удивительной точностью, давя на поршень, чтобы капельница подавала лекарства с определённой скоростью. Конечно, она знала, что этот ребёнок не имел никакого отношения к Егору, но всё равно зачем-то спросила.

– Тридцать недель…

«О чём я думаю? Совсем с ума сошла. Люди – не жирафы, чтобы больше девяти месяцев детей носить. У меня сносит крышу. Кроха, дыши. Не смей умирать. Ты сильный. Ты сможешь», – лихорадочно думала Слава. Пальцы дрожали как в первый год работы. Она мельком глянула на монитор. Всё так зыбко. Показатели нестабильны и могут измениться в любую минуту.

– Пока здесь полежит. Понаблюдаем, – вынесла вердикт Татьяна Петровна, прикладывая к щупленькой груди кружок фонендоскопа. Она не доверяла технике так, как своему уху. – Как он вообще живой родился… Зачем родился…

Слава не хотела слышать историю его рождения. Странное противоречивое чувство зарождалось в груди, очень похожее на злость непонятно к кому, но скорее всего к себе. И всё из-за бессилия что-либо изменить. За годы работы она так и не поняла, почему одни дети выживали, хотя у них на лбу было написано «Не жилец», а другие умирали, имея все шансы выкарабкаться. Как будто в книге жизни уже всё давно распланировано, кому и сколько дышать.

– Гордеева, не спать, – тряхнула её за плечо Татьяна Петровна. – Останешься здесь на пару часов. При малейших колебаниях звони. Я тебе всё расписала, что когда вводить.

– Хорошо. Татьяна Петровна, что с его матерью? – вдруг спросила Слава.

– Сильная кровопотеря… Чёрт, да обдолбанную её привезли. Вся такая от-кутюр и в полном дерьме. Её так и не привели в сознание. Передоз, – выругалась обычно сдержанная и спокойная женщина. Её мозг отказывался принимать ситуацию. – Даже если он выживет, вряд ли будет нормальным. Не смотри на меня. Другие всю жизнь о детях мечтают и не могут, а эта себя не жалела и ему жизнь испоганила…

В сердцах махнув рукой, Татьяна Петровна вышла за дверь. О её боли знали все. Надежду родить она потеряла давно. Ни наличие связей, ни деньги, ни принадлежность к медицине не помогли ей стать матерью. Многие советовали взять ребёнка-отказника. Такие бывали во все времена в роддоме. Но она хотела своего, превратив мечту в идею фикс. Некоторые коллеги её недолюбливали, шептались за спиной несчастной женщины, а Слава сочувствовала. Разве можно взять ребёнка, если не ощущаешь к нему ничего, кроме ответственности за жизнь? Должно быть что-то ещё: притяжение, желание окружить любовью и заботой. Если этого не чувствовать, как жить? Любовь должна из чего-то рождаться.

– Обдолбанная… Наркоманка-от-кутюр. Наверное, одна из богатеньких заблудших овец, пасущихся на лугу родительского достатка, – грустно усмехнулась Слава, глядя на невинную жертву материнского беспредела. Маленькое тельце, покрытое тонкой полупрозрачной кожей, под которой сосуды сплелись в «мраморный» рисунок, выглядело брошенным на произвол судьбы. Девушка погладила пальчики. – Если бы в срок родился, был бы богатырём. Дыши, малыш.

Ей так хотелось, чтобы ребёнок закричал и задышал сам. Приборы издавали мерные звуки, от которых хотелось спать. Слава сменила шприц в инфузоре и присела на стул. Рабочие сутки подходили к концу. Ещё час и снова закипит работа: перепеленать, накормить. Плечи ссутулились, голова поникла, и тут в голове сработал тумблер. Что-то не так. Слава вскочила, цепкий взгляд охватил сразу всё пространство.

– Кислород! – воскликнула она. Давление кислорода упало максимально. Она схватила кислородный мешок, приложила маску и начала качать. – Эй, на посту, звоните в «кислородную». По нулям. Дыши, малыш. Дыши со мной. Егорка, дыши.

Она не заметила, как дала ребёнку имя. Имя, которое существовало в ней, будило по ночам, звучало в ушах днём. Всё, чего она хотела сейчас, чтобы маленький человечек, появившись на свет, дышал, чтобы Егор дышал. Славе казалось, что она поставила на карту собственную жизнь. От её крика в родблоке началось движение. В палату реанимации вбежала Татьяна Петровна, материализовавшись из воздуха, перехватила мешок и продолжила сжимать его.

– Я мигом, – крикнула Слава, радуясь, что этому доктору лишние слова не нужны. Она всё и так понимает. Можно бежать по коридору мимо родильных боксов под стоны и крики мучающихся в схватках женщин, мимо поста. – Продолжайте звонить…

На ходу крикнув акушеркам, Слава рванула на лестницу, чтобы скатываться по ступеням и перескакивать через перила, как истинный любитель паркура. Ветер в её душе гнал тело вперёд. Преодолев все пролёты, она оказалась в цоколе и помчалась по мрачному коридору на звук телефонного звонка. Вскоре к нему прибавился богатырский храп. Тяжёлая дверь в «кислородную» была приоткрыта. В сумрачном помещении на кушетке спал хлюпкий мужичок в мятом комбинезоне и выдавал рулады.