Но это его не волновало. Он знал, что строить замки на пес­ке бессмысленно, и, кроме того, плохо разбирался даже в прош­лом. Одно знал наверняка: он самый обыкновенный человек, заплутавший в мире, обожавшем экстраординарное, шумное, яркое, и при мысли об этом его охватывало смутное разочарова­ние жизнью, которую вел. Но что можно сделать? В отличие от Ким, веселой и общительной, он всегда был сдержанным и ста­рался смешаться с толпой. Хотя он обладал определенными спо­собностями музыканта и композитора, все же был лишен хариз­мы и умения подать товар лицом, какой-то изюминки, сразу вы­деляющей человека из десятков ему подобных. Временами даже он признавал, что в этом мире был скорее всего лишь сторонним наблюдателем, чем участником происходящего, и в моменты особенно болезненного самокопания иногда считал себя неудачником во всем, что казалось важным ему и окружающим. Ему сорок восемь лет. Брак распался, дочь бежит от него как от огня, а сын растет без отца. Если хорошенько подумать, некого ви­нить, кроме себя, и больше всего на свете он хотел знать: воз­можно ли для такого, как он, ощутить присутствие Бога...

Десять лет назад ему в голову не приходило задаваться по­добными вопросами. Даже два года назад. Но средний возраст неминуемо сопряжен с кризисом. Хотя когда-то Стив верил, что ответ кроется в музыке, которую писал. Теперь он подозревал, что ошибся. Чем больше он думал об этом, тем яснее понимал, что для него музыка скорее была отходом от реальности, чем воз­можностью самовыражения. Да, он переживал страсть и катар­сис в музыке Чайковского или ощущал некую завершенность, когда писал собственные сонаты, но теперь понимал, что стрем­ление уйти в музыку связано не столько с Богом, сколько с эго­истическим желанием спрятаться в свою раковину. Теперь он верил, что истинный ответ кроется в той любви, которую он ис­пытывает к детям, в боли, терзающей его, когда он просыпается в притихшем доме и сознает, что их здесь нет. Но даже тогда он понимал, что есть еще и нечто большее.

Иногда он надеялся, что дети помогут ему найти это большее.

И тут Стив заметил, что солнце отражается от лобового стек­ла пыльного микроавтобуса, припаркованного у дверей. Он и Ким купили его много лет назад для поездок в Костко на уик­энды и семейных пикников. Интересно, не забыла ли она сме­нить масло, прежде чем выехала из дому? Или хотя бы с тех пор, как они расстались? Возможно, нет. Ким никогда не разбира­лась в подобных вещах, поэтому прежде эти обязанности ложи­лись на Стива.

Но эта часть его жизни закончилась.

Стив поднялся и вышел на крыльцо. Джона уже мчался к нему: волосы растрепаны, очки криво сидят на носу, а ноги и руки не толще карандашей. У Стива перехватило горло. Сколь­ко же он всего упустил за последние три года! — Па!

— Джона! — завопил Стив, бегом пересекая двор. Джона, как обезьянка, прыгнул на него. Стив пошатнулся и едва устоял на ногах.

— Как ты вырос! — пробормотал он.

— А ты стал ниже ростом, — «обрадовал» Джона. — И ужас­но тощий.

Стив крепко обнял сына, перед тем как поставить на ноги.

— Я рад, что ты здесь.

— Я тоже! А ма и Ронни все время ругались.

— Ничего тут хорошего нет.

— Да пусть! Я не слушал. Только разве когда их подначи­вал.

— Вот как, — пробормотал Стив. Джона поправил очки на переносице.

— Почему ма не позволила нам лететь?

— А ты ее спрашивал?

— Нет.

— Может, стоило спросить?

— Да ладно, не важно. Я просто так.

Стив улыбнулся. Совсем забыл, какой у него разговорчивый сын!

— Эй, это твой дом?

— Именно так.

— Это место приводит в трепет, — важно произнес маль­чик.

Он это серьезно? Дом менее всего способен привести в тре­пет. Бунгало — самое старое из всех построек на Райтсвилл-Бич и зажато двумя массивными зданиями, отчего кажется еще мень­ше. Краска отслаивается, черепица местами крошится, на крыль­це завелась гниль. Никого не удивит, если следующий же шторм окончательно разрушит эту развалину, чему соседи, вне всякого сомнения, очень обрадуются. С тех пор как он сюда переехал, никто с ним даже не поздоровался.

— Тебе правда нравится? — уточнил Стив.

— Привет! Он ведь прямо на пляже! Чего еще хотеть!

Джона показал на океан.

— Можно пойти посмотреть?

— Конечно. Только оставайся за домом. Не отходи далеко.

— Заметано!

Стив проводил его взглядом и, обернувшись, увидел иду­щую навстречу Ким. Ронни тоже вышла, но переминалась у ма­шины.

— Хай, Ким, — пробормотал он.

— Стив!

Она подошла поближе и обняла его.

— Как ты? Вроде похудел.

— Я в порядке.

Стив заметил, что Ронни нехотя плетется к нему. Его по­трясло, как сильно она изменилась по сравнению с последним фото, присланным Ким по е-мейл. Куда девалась типичная американочка, которую он помнил? Теперь перед ним была моло­дая женщина с фиолетовой прядью в длинных каштановых во­лосах, черным лаком на ногтях и в темной одежде. Несмотря на очевидные признаки подросткового эпатажа, он снова подумал, как сильно она похожа на мать. Да и Ким все так же прекрасна.

Стив нервно откашлялся.

— Привет, солнышко. Рад тебя видеть.

Не дождавшись ответа, Стив тяжело вздохнул. Ким сурово нахмурилась:

— Не смей так себя вести! С тобой отец говорит! Скажи что-нибудь.

Ронни вызывающе скрестила руки.

— Ладно. Как насчет этого: я не собираюсь играть для тебя на пианино.

— Ронни! — раздраженно воскликнула Ким.

— Что? — тряхнула головой девушка. — По-моему, лучше сразу все выяснить.

Прежде чем Ким раскрыла рот, Стив предостерегающе по­качал головой. Не хватало еще скандалов!

— Все нормально, Ким.

— Да, ма! Еще бы не нормально, — прошипела Ронни. — Мне нужно размяться. Я иду гулять.

Пока она удалялась, Стив наблюдал, как Ким борется с желанием позвать дочь. Но она справилась с собой и промол­чала.

— Долгий путь? — спросил он, пытаясь разрядить обста­новку.

— И тяжелый.

Он улыбнулся, подумав, как легко представить хоть на се­кунду, что они по-прежнему муж и жена, одна команда и все еще влюблены друг в друга.

Вот только ничего этого уже не было...

Разгрузив вещи, Стив пошел на кухню, где положил кубики льда в разнокалиберные стаканы, которые достались ему вместе с домом. В комнату вошла Ким. Он потянулся к кувшину со слад­ким чаем, налил два стакана и один протянул ей. За окном Джо­на то гонялся, то убегал от волн, над которыми летали чайки.