Самое раннее воспоминание Джима Остерберга: он сидит у мамы на коленях, и она с ним играет, напевая что-то по-датски, «а на последнем слове чуть не роняет на пол и снова ловит, и хочется, чтоб это было опять и опять». Джим-младший вырос в тепле материнской любви и папиного бейсбольного снаряжения («Он полупрофессионально играл в бейсбол, у него была огромная бита, перчатка и все такое прочее»).

Джеймс Ньюэлл Остерберг-старший, главный, кто влиял на сына, носившего его имя, родился 28 марта 1921 года; он был ирландско-английского происхождения, но детство провел в Мичиганском приюте, одинокий и никому не нужный, пока туда не пришли две старых девы, сестры-еврейки Эстер и Ида Остерберг, и не решили, что четырнадцатилетнему Джеймсу очень нужен дом. Они любили его, заботились, платили за обучение, пока не скончались: одна от горя, что бульдозер снес их чудесный домик, чтоб расчистить место для шоссе, другая от тоски по любимой сестре. Джеймс всю жизнь был благодарен им и старался учиться как можно лучше. Он прекрасно играл в бейсбол, позже выступал, правда, не в высшей лиге, за команду «Бруклин Доджерс», однако контракта как профессиональный спортсмен так и не получил. Образование его, как и всего поколения, было прервано войной, но, будучи способным учеником, он получил профессию радиста в ВВС США (об участии в миссиях над Германией он неоднократно вспоминал впоследствии, предостерегая сына от связей с этой страной). После войны Джеймс-старший пытался обучаться медицине – на дантиста и остеопата, но потом выучился на преподавателя английского, переехал в Ипсиланти и устроился на работу в школу на Паккард-роуд, в четырех минутах езды от Коучвилла.

Большинство знавших Джеймса Остерберга-старшего говорят о нем как о сдержанном, даже строгом учителе. Кроме английского он вел спортивные занятия. Начинающий учитель сосредоточился в основном на ораторском искусстве. Многие бывшие ученики вспоминают его строгость, хотя, повзрослев, оценили настойчивость и преданность делу; одна из учениц, Мэри Бут, вспоминает его как учителя, которого она «больше всех боялась – и любила». Около 1958 года Остерберг перешел на более высокооплачиваемую работу в Фордсонскую хай-скул на окраине Детройта, в Дирборне, над которым нависал гигантский завод Форда. Благодаря повышению зарплаты семья смогла сменить трейлер “Spirit” на гораздо более просторный, футуристично-современный “New Moon”. В Фордсоне Остерберга уважали как учителя увлеченного, ответственного, не без суховатого юмора. «Мистер О» был идеалист; иногда это усложняло ему жизнь, особенно когда он безрезультатно пытался основать учительский профсоюз. По словам Джима-младшего, его поддержал только один друг, и проект не состоялся.

Не все бывшие ученики помнят уроки мистера Остерберга, но кто помнит, отзывается о них с большим уважением. Патриция Карсон Селюста под его влиянием сама стала учительницей языка и речи; по ее словам, благодаря ему она победила застенчивость и научилась выступать перед аудиторией. «Он учил думать, – вспоминает она. – Помогал осознать какие-то истины, важные для всех». Сейчас она уже на пенсии, но до сих пор вспоминает его как «настоящего учителя» и бережет потрепанный учебник английского, по которому у него училась. «Мистер О» учил убедительности и силе слова, расширял культурный и литературный кругозор школьников. Талантливый, справедливый, преданный делу преподаватель – об этом вспоминают многие ученики. В том числе и Остерберг-младший. Но то были пятидесятые, Джим-старший был не чужд военной дисциплины, так что дома порой шли в ход ремень и розга.

Безусловно, впоследствии Джим-младший не раз огорчал строгого отца, вплоть до открытого и довольно жесткого противостояния, но можно сказать, что ремень и розга возымели действие. Целеустремленностью Джим пошел в папу, хотя в его случае вектор был смягчен обаянием и гибкостью, унаследованными от мягкой и любвеобильной мамы.

Среди соседей мистер Остерберг слыл человеком суровым, хотя кое-кто считал, что все дело в профессии. Жесткий, бескомпромиссный подход Джеймса-старшего («трейлер – это имеет смысл», – так он объяснил нестандартное решение жилищного вопроса) отразился на его внешности: строгий костюм, армейская стрижка. При этом он часто брал сына на долгие идиллические загородные прогулки. Когда по радио крутили Фрэнка Синатру, папа подпевал. Через полвека сын вспоминает эти поездки: папа за рулем «кадиллака» мурлычет “Young At Heart”, а он слушает и мечтает стать певцом.

Луэлла Остерберг, урожденная Кристенсен, полная женщина датских, шведских и норвежских кровей, умудрялась заботиться о своих мужиках, работая при этом на полной ставке в инженерной фирме “Bendix”, которая была одним из главных работодателей в Анн-Арборе. В западном Ипсиланти ее любили. Позже ей придется выступать арбитром в непримиримых спорах отца с сыном. И все же, несмотря на все разногласия и мужскую агрессию, ареной которой станет впоследствии крохотный трейлер, надо признать, что это была счастливая, любящая, пусть и не вполне обычная семья.

Многим жителям Коучвилл-Гарденс трейлерный поселок казался эдаким американским раем, где ребятишки в джинсовых комбинезонах весело играют в полях, мечтая о спутниках и суперменах. Детей можно было спокойно оставлять одних – за ними всегда присмотрят соседи. Наверное, именно эта семейная обстановка, плюс послевоенная нехватка жилплощади, и привлекли Остербергов в парк; прожили они в поселке до самой осени 1982 года, став главными долгожителями Коучвилла. Кругом зеленые поля, напротив через дорогу – однокомнатный каменный домик начальной школы. Среди детей было принято ходить на ферму Левереттов, где можно было заработать карманные деньги на овощных лотках или сборе кукурузы. Больше всего Остербергу-старшему, конечно, нравилось соседство поля для гольфа “Pat’s Par Three”. На задах поселка была тропинка, ведущая к железнодорожным путям. По ночам юный Джеймс слушал тревожные гудки поездов, а днем мог ускользнуть на железку и посмотреть, как несутся вагоны из Нью-Йорка в Чикаго.

Ребята часто играли в бейсбол или футбол на извилистой улице. Лет с двух Джим исправно посещал дни рождения других детей из приличных семей, хотя дома сидел больше, чем они. Джеймс-старший не был снобом, но к окружению сына относился весьма придирчиво. Особенно настораживала его дружба с семейством Бишопов. Позже Джим-младший говорил о них: “bona fide hillbillies” («деревенщина как она есть»), но Бишопы были славные, у них было весело, и Джим, конечно, любил туда ходить. Но когда ему начала нравиться их не по годам бойкая дочка Диана, папа живо почуял опасность и сделал все, чтоб ее предотвратить. При этом другие соседские девочки были вне подозрений. Одна из бывших девочек, Шарон Ральф, вспоминает: «Джим выходил гулять реже, чем другие ребята, хотя на праздники приходил всегда. Его маму все любили, я охотно бывала у них, она была очень добрая, спокойная и милая». Мистера Остерберга, наоборот, побаивались: «Не знаю почему, – говорит Дуэйн Браун. – Это был длинный тощий человек с военно-морской стрижкой, с ним было неуютно. Он никогда не делал нам ничего плохого, просто выглядел мрачным».

В домашней атмосфере Коучвилла, где мамы-домохозяйки заботились о больших семьях, Остерберги – единственный ребенок, оба родителя работают – были исключением. Ранние воспоминания Джима – об одиночестве: как он спал или просто валялся на полке в кухоньке восемнадцатиметрового трейлера, как смотрел Howdy Doody на крошечном экране черно-белого телевизора, как папа сидел на заднем дворике с приехавшим в гости сослуживцем – настоящим ковбоем при полном параде, вплоть до сапог и шляпы «стетсон»: «Я никогда таких не видел, и он мне очень понравился». У Джима была астма, и родители очень за него волновались. Они вынули из «кадиллака» заднее сиденье и оборудовали там специальный домик, где четырехлетний Джим мог лазить или лежать в колыбельке во время воскресных семейных выездов на природу. Позднее он начал совершать вылазки с ребятами в поля или на железную дорогу или подолгу бродил один, но чаще сидел дома или у няни, Миссис Лайт, мечтая о научной фантастике и воображая себя Суперменом или «Атомным Мозгом». Часто пропускал школу из-за приступов астмы и в это время жил в воображаемом мире, который, казалось ему, отделяет его от одноклассников. Прием лекарства от астмы обострял волшебство: «Это был эфедрин. Сейчас вот запрещают псевдоэфедрин, основной ингредиент для спидов. У меня был настоящий эфедрин, это гораздо лучше. Такое от него ощущение… отличное. Что-то в нем есть поэтическое. И, боюсь, это стимулировало во мне творческое начало».