есть рай для мещанина. Но молодого мещанина тянет ещё и в ад». Они вводят Гитлера в свои приличные дома. Хелен Бехштейн, супруга всемирно известного фабриканта роялей убеждает мужа помочь «настоящему рыцарю». Её примеру следует супруга бумажного фабриканта Гертруда Зейдлиц, супруга крупного издателя Эльза Брукман… За первыми притягиваются их деловые партнёры. С ними Гитлер неотразимо респектабелен, он и здесь умеет говорить (иначе, чем в пивных).

За 120 тысяч марок, наполовину подтянутых Ремом из рейхсвера, наполовину собранных мужьями восхищённых Гитлером дам, НСДАП приобретает в собственность «Фёлькишер беобахтер», будущую «Правду» Рейха», где исчезнувшего из политики Харрера заменяет Эссер. Гитлер увлекает своей партией Эриха Людендорфа, второго, после Пауля Гинденбурга, военного авторитета Германии. Его вынужден принимать и считаться с ним генеральный комиссар Баварии Густав фон Кар. Впрочем, он истинный консервативный монархист и к тому же баварский сепаратист, и потому не симпатизирует радикальной НСДАП с её бандитскими бригадами под свастикой на красном полотнище.

В конце января 1923 года собирается первый съезд НСДАП. Гитлер принимает шеститысячный парад штурмовиков. В повестке дня практически один вопрос: свержение германского правительства. Молва о крутой партии правых патриотов расходится по Германии и даже за её пределы. Деньги в НСДАП начинают вкладывать уже не только баварцы (хотя в основном пока они). Жертвуют Фриц Тиссен и Эдуард Борзиг, помогают Генри Форд и Генри Детердинг… Но среди этих серьёзных людей выделяется один особенный.

Это Гуго Стиннес, хозяин многопрофильного промышленно-коммерческого концерна. «Малиновый пиджак», «новый германский», сделавший миллионы не столько на военных поставках, сколько на рейдерских аферах. Его ненавидят не только коммунисты и социалисты, но и консервативная элита, потомственные магнаты кайзеровского происхождения. Только такой, как он, мог положить системное начало сотрудничеству экономических верхов с НСДАП ещё во времена ДАП. Подобное тянется к подобному.

Не менее характерен и посредник между концерном Стиннеса и ДАП-НСДАП. Это Эдуард Штадлер. До Первой мировой войны — активист католического Центра, предтечи будущей германской христианской демократии. В 1918-м — основатель Антибольшевистской лиги, активный фрейкоровский лидер, один из тех, кто огнём и железом подавил коммунистический мятеж. Преобразовав свою Лигу в «Генеральный секретариат изучения и борьбы с большевизмом», Штадлер сформировал ультраправый Союз политического обновления. Эта организация — единственная в тогдашней Германии — именовалась солидаристской. Штадлеровская идеология основывалась на корпоративизме и популизме, возрождая «новосредневековые» социальные модели в виде трудовых союзов и производственных советов, клином вышибая большевистский клин.

Позиция Штадлера в отношении НСДАП являет собой ярчайший пример тезиса о благих намерениях. Он явно хотел не этого. Но бойни редко случаются из-за того, что их кто-то хочет. Исключение из этого правила — как раз нацизм. Там процесс совпадал с желанием.

…Что такое политика? Если очень коротко — каналы информации, финансовые потоки и силовые структуры. Что такое власть? Если очень коротко — право отдавать приказы, командовать вооружёнными людьми и печатать деньги.

С появления Гитлера на собрании ДАП прошло четыре года. Член № 7 стал единственным фюрером. Увеличил численный состав с менее 200 человек в разброде до более 50 тысяч, связанных повиновением по принципу фюрерства. Превратил тусовочные посиделки в прочную вертикально организованную структуру. Создал боевые подразделения. Привёл крутой актив. Привлёк серьёзных людей. Отладил закачку средств в партийную кассу. Десятки тысяч людей и сотни тысяч марок текли к маньяку-уроду — лишь за то, что ему было свойственно договаривать до конца и переводить слова в действия.

К осени 1923 года, через год после прихода к власти в Италии родственной партией «Фашо ди Комбаттименто», Гитлер решился повторить муссолиниевский захватный рывок. Почему бы нет? До сих пор ведь всё удавалось.

ОТБИТЫЙ УДАР

Это вроде мы снова в пехоте,

Это вроде мы снова в штыки!

В. Высоцкий

Долговое проклятие

В 1923 году решалось, устоит ли под красно-коричневым напором первый опыт парламентской демократии на немецкой земле. Сохранится ли единой сама эта земля. И этот экзамен был сдан.

Трудное финансовое положение не позволило осуществить в срок очередной транш репарационных выплат, наложенных на Германию по условиям Версальского мира. Под предлогом этой задержки 23 января 1923-го французские войска оккупировали Рурский промышленный район. «Боши заплатят за всё!» — бесновался Париж. «Хватит уступать лягушатникам!» — отвечал Берлин. Германию откровенно прессовали, требуя от демократической республики платить за деяния агрессивной империи. В то время, как Вильгельм Гогенцоллерн мирно отдыхал в Голландии.

В Руре возникло партизанское движение. Одним из наиболее активных отрядов командовал Франц Пфефер фон Саломон — в недалёком прошлом командир крупного фрейкора «Перец», в скором будущем командир СА. Но особенно отличилась диверсионно-террористическая группа Альберта Шлагетера, казнённого оккупантами. Правый радикал-фёлькише Шлагетер превратился в национального героя, мученика за немецкий народ. Нацисты посвятили ему свой гимн, предшествовавший «Хорсту Весселю». Коммунисты дисциплинированно внимали установке московского эмиссара Карла Радека: «Солдаты революции должны уважать честных и мужественных солдат контрреволюции, подобных Шлагетеру». Рурский кризис в считанные дни сформировал в Германии красно-коричневый блок.

Берлинское правительство призвало народ к сопротивлению — и вскоре приняло все французские требования, исходя из реального соотношения сил. При этом оккупационные войска на два года оставались в Руре. Это вызвало шквал общественного негодования. Престиж социал-демократов, либералов и вообще Веймарской республики резко упал. Наиболее радикальные выводы сделал, как водится, Гитлер: он объявил главным врагом даже не Францию, а «правящих предателей, снова всадивших нож в спину немцам». Рурский кризис и позицию властей создала повод для призывов к силовому свержению «антинациональных властей».

Репарации стали историческим проклятием Веймарской республики. Именно они не позволив стабилизировать её экономику и расширить социальную базу, предопределили бесславный конец германской демократии через 10 лет после оккупации Рура. Выжимая платежи, французы пришпоривали коней, несшихся в пропасть. Возможно, они смутно об этом догадывались. Но деньги, как обычно, были нужны сегодня, сейчас…

В том же 1923-м правительство Вальтера Куно, вновь уступая безжалостному репарационному прессингу (более всего исходившему именно из Парижа), ввело жёсткую программу экономии. Результаты не замедлили проявиться — обвальное падения производства и зарплат, рост дороговизны, распространение безработицы и нищеты, политическая радикализация, рост ненависти, агрессивности и ксенофобиии. Поднялась волна социальных протестов. В августе кабинет Куно, лишённый массовой поддержки и политической воли, ушёл в отставку. Социал-демократический президент Фридрих Эберт назначил премьером авторитетного либерала Густава Штреземана, лидера Народной партии (несмотря на правое звучание, в Германии так назывались не фёлькише, а основная либеральная партия). Но машина политических потрясений работала уже своим ходом.

Сполохи грозных идиллий

Первыми