– Я же не осматривала всю яхту, может быть, там кто-то притаился! – снова прервала его я. – На яхте масса помещений!

Адвокат вздохнул.

– Конечно, мы можем исходить из того, что туда проник таинственный убийца. Но… такая версия выглядит, пардон, притянутой за уши. Я могу себе представить, что у Виктора Максюты были враги, причем даже желавшие его смерти. Однако им было бы намного проще и безопаснее устранить противника при помощи столь распространенного в России заказного убийства. И насколько я в курсе, киллеры практически всегда используют огнестрельное оружие, гораздо реже – бомбы или яды. Но не кинжалы!

– Враги хотели создать видимость преступления на почве страсти, – заявила я, – поэтому они и подставили меня! И... и... и...

Более мне в голову ничего не лезло. Да, моя версия звучала нелепо, странно и глупо. Неужели я и правда до такой степени напилась, что прирезала Витю и ничего не помню о произошедшем? Этот вопрос за последние два дня я задавала себе миллион раз, не меньше. И каждый раз ответ был один и тот же: «Нет, невозможно. Я же не страдаю раздвоением создания или расщеплением личности. Да и не пила я много, потому что вообще много не пью. От силы два бокала шампанского. И все, больше в памяти нет ничего. Мы с Витей еще не успели перейти к тому, что адвокат именует оргией, как все закончилось. А потом я пробудилась от того, что кто-то грубо тряс меня за плечо. И тем самым кем-то был полицейский».

– И ваша, и моя задача – выиграть процесс, – назидательно произнес адвокат. – Если вы говорите, что невиновны, я обязан верить вам. Собственно, правда меня не интересует, потому что главное – склонить присяжных к принятию нужного нам решения. Но в данном конкретном случае убедить их будет очень нелегко. Так что необходимо хорошенько подумать о том, на какой версии остановиться. При неблагополучном для нас исходе, то есть в случае вынесения обвинительного приговора, вам грозит пожизненное заключение. – И адвокат указал на возвышавшуюся в бухте на черной одинокой скале тюрьму «Святая Берта». – А вот если упирать на то, что Максюта унижал, бил, истязал вас и даже склонял против вашей воли к сексу, то можно отделаться несколькими годами заключения. Есть другой вариант: нанять команду психиатров, которые подтвердят вашу невменяемость. В таком случае тюрьма вам вообще не грозит.

– И вместо этого я отправлюсь в психушку? – вырвалось у меня. – Нет уж, покорнейше благодарю! Я не убивала Виктора. И не хочу признаваться в том преступлении, которое не совершала.

Но все же меня грызла мысль – а что, если адвокат прав и своей несговорчивостью я подпишу себе если не смертный приговор (гильотинировать, по французскому обычаю, в Бертране перестали после Второй мировой), то обреку себя на жалкое существование до конца жизни в тюремной камере? Впрочем, по истечении пятнадцати лет можно подать прошение о помиловании, которое, не исключено, будет удовлетворено, и я в возрасте сорока пяти лет покину застенки. Небольшое утешение!

Сейчас мне всего (уже?) тридцать. Если останусь на свободе, то смогу наслаждаться жизнью и до сорока лет еще вышагивать по подиуму, работать лицом того или иного косметического концерна или Дома моды. Но кому я буду нужна после пятнадцати лет в тюряге? К тому же с клеймом осужденной убийцы...

– У вас, Арина, имеется время, чтобы поразмыслить обо всем, взвесить «за» и «против», принять оптимальное решение, – заметил напоследок адвокат и вылез из автомобиля, дверцу которого распахнул услужливый шофер.

Не замечая поданной законником руки, я шагнула на тротуар и двинулась к входу в отель.

Взгляды – жадные, пугливые, полные ненависти – пронзали меня. Еще бы, ведь журналисты пронюхали, где я остановилась, поэтому заняли пост перед отелем. В холл их, слава богу, не пустили, но зато там имелись любопытные постояльцы и внешне почтительная, а в действительности презрительная прислуга. И – слухи, слухи, слухи. Навстречу мне выкатился директор отеля. Наверняка только для того, чтобы лицезреть «ту самую» топ-модель, убийцу бертранского футбольного императора.

– Мадемуазель Винокурофф, как мы рады снова видеть вас! – расплылся он в чрезвычайно фальшивой улыбке. Было видно, что директора так и подмывает спросить меня о том, как все прошло в суде, однако не мог же он допрашивать одну из своих постоялиц. – Имеются ли у вас особые пожелания?

О, конечно же, у меня были особые пожелания! Например, никогда более в жизни не видеть его лощеную рожу с наглой ухмылкой. Мне очень хотелось сказать что-то подобное, однако я, вздохнув, коротко ответила:

– Мне хочется отдохнуть, поэтому прошу не беспокоить меня.

– Да, да, мадемуазель Винокурофф, будет исполнено! – подобострастно откликнулся директор.

Ему не оставалось ничего другого, как ретироваться. Я же направилась к лифту, заметив, что две пожилые пары, разодетые в меха – несмотря на май месяц! – попятились при виде меня и осторожно переползли к другому лифту. «Они элементарно боятся оказаться со мной в одной кабине!» – злорадно подумала я. Скоро со мной будут обращаться, как с прокаженной. А, собственно, чего я ожидала? И как бы я повела себя на месте этих людишек?

Я вошла в кабину и нажала кнопку последнего этажа – там располагались самые дорогие номера. По пути наверх кабина затормозила, двери раскрылись, и я увидела мадам и месье из соседнего с моим номера. Он – с седой бородкой, в смокинге; она – в эксклюзивном платье с тяжелыми жемчугами вокруг морщинистой шеи.

Помню, всего три дня назад они, завидев меня, начинали улыбаться и принимались ворковать, вываливая мне на голову массу комплиментов. На сей раз все было иначе. Месье выпучился, сделал шаг по направлению к кабине, но женушка схватила его за локоток и прошипела:

– Нет, Мишель, давай пройдемся пешком!

– И в самом деле, мадам, – произнесла я саркастически, – вам и вашему супругу требуются занятия спортом, иначе не миновать смерти от инфаркта. Но все же такой исход куда лучше, чем быть зарезанным своей же любовницей. Так ведь, месье?

У того вообще челюсть отвисла, а на супругу его стало жалко смотреть. Я нажала на кнопку, и двери лифта сомкнулись, кабина полетела дальше вверх. Что ж, в общественном остракизме есть даже нечто положительное, подумалось мне. Во всяком случае, не придется ездить в набитом битком лифте, никто не будет больше приставать с глупым small talk’ом, и наконец-то можно будет поужинать в ресторане, не опасаясь армии назойливых поклонников.

В коридоре мне попалась горничная с тележкой. И даже та – конечно, горничная, а не тележка! – вылупилась на меня, как будто столкнулась с привидением.

Я мило бросила ей:

– Казнь на гильотине назначена на послезавтра, а пока мне разрешили вернуться в отель. Кстати, вы приглашены на экзекуцию. Причем не как почетная гостья, а в качестве моей дублерши. Так как, согласны?

Бедняжка спаслась от меня бегством, причем столь стремительно, что едва не перевернула свою тележку. Да, видимо, плохи мои дела, если даже горничные не желают разговаривать со мной!