Дня через три после съезда на берег мы снялись с якоря и ушли: “Воин” в Ригу и Либаву, а мы в крейсерство. Однако крейсировали недолго: ветер стих, мы развели пары и на другой день были уже в Балтийском порту. Здесь мы простояли всего четыре дня. На берег нас не пустили, хотя и было воскресенье, так как поднялась настолько сильная волна, что сообщение с берегом еле-еле поддерживалось. На другой день волнение стихло, мы поставили паруса, отошли на более мелкое место и начали стрельбу минами. Преинтересная это штука. Мина выкидывается сжатым воздухом из аппарата, имеющего вид медной трубы, почти у стен борта падает в воду, где сейчас же начинает работать ее машина, и она со скоростью 25 узлов лупит под водою к цели.

Из Балтийского порта мы вышли под парусами уже вечером. К ночи погода разыгралась настолько сильно, что пришлось убирать большую часть парусов. Наконец дело дошло до того, что грот-марс-рей треснул, и когда стали брать рифы на фор-марселе, то его оторвало от марса, и с ним мы еле-еле справились. На другой день ветер стих, и марса-реи кое-как скрепили. Штормом нас снесло к самому Ревелю, так что все-таки пришлось развести пары. На другой день вечером мы стали на якорь в Роченсальме. Однако нам пришлось прийти в Кронштадт, чтобы взять новую рею, так как в Роченсальм ее прислать оказалось невозможно.

“Особенно интересна была стрельба “Чародейки” 9-ти дюймовыми бомбами по мишеням. стоящим на песчаном островке."

Извините меня, пожалуйста, что я вам до сих пор не писал. Времени до того мало, что просто не знаешь, что и делать. Судите сами; на приготовление уроков полагается всего два часа; от 7 до 9 вечера, да еще неофициального свободного времени наберется часа полтора, между тем, как на каждый день приходится по крайней мере три математических предмета. Кроме того, пришлось порядочно таки нагонять. Новых предметов количество довольно порядочное.

Навигация, астрономия, теоретическая механика,начертательная геометрия, аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисления и сферическая тригонометрия. Мало того, теперь 6 и 7 считаются неудовлетворительным баллом, и за них приходится сидеть без отпуска, чему я, впрочем, отчасти рад, так как в свободное время я успел почти уже нагнать пропущенное, да после дальнего отпуска здешние отпуски не представляют ничего интересного.

Баллы у меня за это время довольно по нынешним временам, хорошие, а именно: по астрономии 9, аналитике 8, механике 7 и 21, истории 12, французский 10, русский тоже должно быть 10. Астрономию удостоился отвечать в присутствии самого директора, а так как мои предшественники получили один 4, а другой 0, а я отвечал довольно гладко, сам же он в астрономии понимает очень мало, то он от моего ответа остался в восторге и вообразил, что мне преподаватель поставил 12.

Вообще нам бедным теперь приходится туго: предметов все прибавляется, и требования все возрастают. Да и мне теперь, сидя вторым, неловко получить неудовлетворительные баллы: приходится поддерживать свое звание.

Николай Федорович Руднев действительно умер, и вместо него назначен командиром 5 роты наш бывший начальник отдела лейтенант Данчич.

Кстати, в 4 роту поступил какой-то Александр Вырубов (Александр Васильевич Вырубов, троюродный брат. В Цусимском бою спасен со “Светланы”. – Ред. изд. 1910 г.), кажется, нам родственник. Напишите, пожалуйста, как вы устроились, учатся ли ребята и вообще хорошо ли вам живется. Я понемногу втягиваюсь в корпусную жизнь и уже вошел в колею.

“Сам город Ревель мне очень понравился своей оригинальностью”

За это время произошло столько всякой всячины, что просто не знаешь с чего начать. Эта неделя вышла у нас просто необыкновенная: ученье было только в пятницу и в субботу – остальные дни гуляли. В понедельник был наш корпусный праздник, 6 ноября. Хотя, вследствие болезни Государыни, бала и не было, но праздник очень удался, и было очень весело. На обеде присутствовал В.К. Алексей Александрович, который и приказал нас уволить до среды вечера. 5-го вечером мы должны были явиться в корпус на всенощную, после которой я с несколькими товарищами отправился в Александринский театр, где мы накануне взяли в складчину ложу. Шла глупейшая драма, которую мне когда-либо приходилось видеть: “Медовый месяц” и водевиль “Аз и Ферт”, тоже довольно глупый.

Играли, кроме Варламова и Потоцкой, довольно отвратительно, так что впечатление получилось самое гнусное. Из театра я отправился пешком в корпус, так как нужно было являться в 8 часов утра. Идти пришлось по набережной Невы, которая в это время поднялась до своего апогея, но, несмотря на это, и на сильное волнение, вода не достигла уровня мостовой. Говорят, в это время низменные части города были уже под водой.

На другой день парад был очень удачен, и Великий Князь остался очень доволен. Обед также очень удался. Меню было следующее: суп пюре “a la Reine” (попросту, овсянка), пирог с капустой, котлеты пожарские с гарниром, традиционный гусь с яблоками, пунш гранит и венские пироги. На десерт были фрукты, конфеты и кофе, сверх того, на стол полагалось по четыре бутылки кахетинского. Все это было очень хорошего качества, хотя котлеты были холодные. Музыка играла за обедом из опер “Рогнеда” и “Князь Игорь” и разные другие пьесы.

После обеда мы с одним товарищем хотели взять билеты в Александринку, но там, кроме лож, ничего не оставалось, и мы отправились в Малый театр (Суворина), где взяли места в амфитеатре во втором ряду. Давали там “Власть тьмы” Л.H. Толстого. После глупейшей пьесы и отвратительной игры, которую мы видели накануне, приятно было смотреть на такую образцовую пьесу и великолепную игру актеров литературноартистического кружка. Особенно хороши были: Стрепетова в роли Матрены, Михайлов – Аким, Красовский – Митрич, недурна также была Домашева, игравшая Анютку. Подгуляла только Холмская – Анисья: она все время была, как будто не в своей тарелке, видно она не привыкла играть деревенских баб. Но за то такой игры, как играет Стрепетова, мне еще не приходилось видеть. Обыкновенно в таких ролях актрисы с первого же действия изображают что-то зловещее, нечто “а ла киевская ведьма”, здесь же была самая простая деревенская старуха, которая совершенно без злобы, скорее даже из любви к сыну Никите, совершает целый ряд самых ужасных преступлений. Все остальные действующие лица тоже замечательно хороши. Сама пьеса, по моему, великолепна. Видно, что ее писал великий мастер.

““Верный”, замечательно красивое судно по обводам, скорей, похож на яхту и отделан, как игрушечка."