Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николь наклонилась, положив руки себе на колени, — так ей было удобнее разговаривать с детьми. Самые обычные каштановые волосы, самое обычное лицо. И одежда самая обычная — мешковатые джинсы и свободная рубаха. Но глаза… они точно необычные! И эта тень печали в глазах… Но Рождество — не время для всяких там теней! И его «Ваминда-Доунс» — не место для теней!
А все-таки она точно удирает от чего-то. Кейд проверял ее данные — ничего криминального за ней не значилось. И то, как она держалась сейчас с его дочками, убеждало его: ей, учительнице, можно доверять. Но достанет ли у нее самообладания, чтобы не отравить своими собственными печалями Рождество его девочкам?
За ним должок с прошлого года — воспоминание о том, что он сам лишил своих девчонок праздника год назад, вызвало в нем острое чувство вины. Он тогда должен был сделать усилие над собой, но не стал — оказался не в состоянии достойно пережить уход Фрэн. Достойно вынести ее чудовищное равнодушие к детям. Достойно принять крушение их брака. Он позволил отчаянию, гневу и горечи сожрать Рождество. Но в этот раз все будет по-другому. Он приложит все мыслимые усилия, и у его детей будет самое что ни на есть рождественское Рождество!
Тем временем Элла взяла Николь за одну руку, Холли — за другую, и они отправились полюбоваться на Санта-Клауса. Кейд вспомнил, какой вселенский ужас отразился на лице Николь, когда она впервые рассмотрела фигуру на лужайке. А потом вдруг у него в памяти всплыл кусочек их телефонной беседы, тогда, пару недель назад: «Мистер Хиндмарш, вы вдовец, в разводе или в раздельном проживании? Я знаю, это очень личный вопрос. Но мне нужно быть в курсе таких обстоятельств, чтобы найти подход к вашим детям и не травмировать их случайно». Он сказал ей правду — в разводе. Но… больше ни одна претендентка не решилась задать подобного вопроса. Голос Николь звучал совершенно спокойно, но он понимал, что ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы спрашивать работодателя о подобных вещах. Он расценил это как проявление профессионализма и выбрал именно ее.
Николь запрокинула голову и расхохоталась над чем-то, что сказала Элла, и Элла тоже расхохоталась, и тут уж и Холли за компанию расхохоталась, не желая отставать, и вот они все трое буквально повалились от хохота на траву. Николь сгребла его детей в охапку, и ее лицо просияло, словно внутри ее кто-то зажег маленький светильник. Кейд ощутил, что земля уходит из-под ног, и невольно отступил подальше от этой валяющейся на лужайке троицы.
— Малыши встретились с новой няней?
Марта Хэррисон — которую все звали просто Хэрри — вышла из дому.
— И кажется, они уже сшибли ее с ног…
Николь удалось подняться, и она снова выглядела обычной. А земля перестала качаться у Кейда под ногами. Он представил женщин друг другу. В то время как Николь полностью вернула самообладание, ему становилось все больше не по себе. Хэрри повела гостью в дом, и Кейд неохотно поплелся за ними. Там домоправительница и девочки повели Николь наверх, чтобы показать ей комнату, но Хэрри вскоре вернулась в кухню, где Кейд сидел один и ждал.
— Что тебя тревожит? — спросила она его.
— Где девочки?
Пожилая женщина хмыкнула:
— «Помогают» Николь разобрать вещи.
— Ты не находишь ее… несколько странной, напряженной? — решился спросить он.
— По мне, так она вполне адекватна и общается легко и просто. — Хэрри включила чайник. — Не забывай, девочка с дороги. Путь был очень долгий, и это многое объясняет.
Все это так, но… Кейд не мог успокоиться. Год и четыре месяца, как ушла Фрэн. Он, прямо скажем, недодал детям внимания и радости в эти долгие месяцы. Но сейчас «Ваминда-Доунс» будет праздновать на полную катушку. И от Николь потребуется окунуться в праздник с головой.
Назавтра, ровно в десять минут седьмого, облаченная в широченную футболку и шорты, Николь распахнула французские окна в своей комнате и оказалась на веранде. Утреннее солнце ударило ей в глаза. Эх, никогда она не была жаворонком. Десять минут седьмого, а уже такой зной! В такое пекло нечего и думать о пробежке!..
Так, хватит! Еще даже не начала, а уже саботируешь! Вдох-выдох, на зарядку ста-но-вись! И она приступила к растяжке, стараясь дотянуться руками до пола. Она здесь, чтобы измениться! Вдох-выдох! Пусть это убьет ее, зато она вернется в Мельбурн красивой и сильной. Вот.
Николь стиснула зубы и потянулась еще сильнее. «Так и буду вставать в шесть утра. Целый свободный час, прежде чем проснутся дети. И прежде, чем зной раскалит здесь все докрасна».
Думая про Элли и Холли, она не удержалась от улыбки. Такие чудесные девчонки. Они сразу подкорректировали ее жесткий план, но она не жалела. Дети не притворяются твоими друзьями, чтобы было проще разбить тебе сердце на куски и растоптать ногами. Эта мысль причинила ей такую боль, что она невольно остановилась и прижала руку к глазам. Сколько можно! С тех пор прошло уже три месяца! Вдох-выдох!
«Люди, приезжающие в нашу глушь, частенько просто пытаются сбежать от чего-либо»…
Но это не побег! Просто… со временем ей почему-то совсем не стало легче видеть Диану и Брэда вместе. У нее не достало бы душевных сил провести эти рождественские каникулы в Мельбурне. Она не смогла бы и дальше удерживать на лице маску «я все понимаю, я ни на кого не в обиде, в жизни бывает всякое, мы все взрослые люди и т. д. и т. п.», тогда как сердце ее истекает кровью. Притворяться веселой, чтобы не испортить рождественское веселье всем своим друзьям? Она чужая на этом празднике жизни. Но когда-нибудь она найдет в себе силы…
Сэмми, щенок Эллы и Холли, появился откуда-то из-за угла и запрыгал вокруг, всячески с нею заигрывая. Его буквально разрывало от восторга и радости при виде Николь. В конце концов он шлепнулся на спинку и упросил-таки ее пощекотать его розовое толстое брюшко. Ладно, так и быть — собаки тоже не считаются. И она сделала еще одну поправку в своих планах.
— Пойдешь со мной на пробежку, Сэмми? — Николь спустилась по ступеням веранды, и щенок скатился следом. — Только дай мне фору, потому что я не уверена, что когда-либо в этой жизни мне уже доводилось выходить на пробежки. Вот что, Сэмми, план таков: сперва бежим до изгороди, а потом оббегаем ее по периметру и возвращаемся на то же место.
«Анн-Николь, ты что, разговариваешь с собакой?!» Николь потрясла головой, словно отгоняя материнский голос. «Ты когда-нибудь начнешь заниматься?!»
Сэмми подскочил и поставил на нее передние лапки.
— Эх, Сэмми, тебе-то все равно, толстая я или стройная, как осина!
Это, кстати, одна из причин ее любви к собакам… и к детям. Сэмми завилял хвостиком, и, как ни глупо, ей стало легче на душе.
И они побежали. Ее новенький спортивный бюстгальтер был о-о-очень хорош, но… не настолько хорош, как она надеялась. Наверное, надо бы подтянуть лямки. Хотя, если их еще чуточку подтянуть, кровь вообще перестанет циркулировать. Бог ты мой, а чего же он так колется и натирает грудь по бокам? В примерочной ничего не натирало!