безостановочно шаря по запрокинутому лицу, безвольно скользящим по обшивке дивана пальцам, подрагивающей в такст жестким толчкам груди. Ему нравится это все, явно очень нравится, и это понимание наполняет меня какой-то атавистической радостью самки, желающей нравиться своему грубому самцу.

Я выгибаюсь еще сильнее, ощущая себя ломкой и нежной, хрупкой такой игрушкой в руках сильного мужчины. И это тоже почему-то нравится.

Он проводит жесткой лапой по подрагивающему животу, и мурашки от его прикосновений разбегаются в разные стороны, а тело начинает бить безостановочная сладкая дрожь.

Мой любовник неумолим, он все трогает меня, все гладит, он скользит пальцами в самый низ живота, мягко и умело лаская там, и я начинаю невольно отталкивать ногами, упираясь прямо шпильками в каменные бедра, потому что остро все, чересчур!

Мое сопротивление не учитывается, легко сминается, и в следующее мгновение меня начинает трясти от неконтролируемого прихода, да так сильно, что все сжимается внутри!

Мужчина опять меняет позу, легко закидывая мои ноги опять себе на плечи и нависая надо мной лицом к лицу.

Смотрит в мои потерянные глаза, на красные щеки, искусанные губы, шепчет:

— Мне нравится, беляночка, так нравится… Хорошая, хороший подарок мне…

Я хочу сказать, что он тоже отличный подарок, но не успеваю. Он что-то такое делает, отчего меня опять трясет в оргазме, и в этот раз мужчина догоняет меня в полете, ругаясь и ускоряясь до предела.

Потом мы лежим минут пять, не в силах оторваться друг от друга.

Я, зажмурившись от нахлынувших ощущений, только втягиваю ноздрями его усилившийся звериный аромат, приятный и терпкий.

И он , похоже, дышит мной, узнавая заново…

Приходим мы в себя одновременно.

Я вздыхаю, а он отжимается на руках, приподнимаясь и разглядывая мое лицо уже вполне трезвым и спокойным, ироничным даже взглядом.

— А хорошо я на рыбалку сходил, — смеется он и легко целует меня в нос, — как зовут тебя, беляночка?

— Даша… — мне почему-то становится мучительно стыдно, что знакомимся мы только сейчас… Уже после всего. Как-то раньше со мной такого не случалось…

Ну, тут надо сказать, что и всего остального со мной тоже раньше не случалось, так что незнание имени своего случайного любовника — самая малая из проблем…

— Я — Мирон.

— Очень… приятно…

— А уж мне-то как приятно, — смеется он опять, и я невольно тоже улыбаюсь.

Во-первых, у него невероятно заразительный смех, да и улыбка такая подкупающая, а во-вторых, ну реально глупая ситуация: сначала переспали, а теперь знакомимся…

Кому расскажи, засмеют…

— Давай поедим, Дашка, — Мирон поднимается, подтягивает штаны, приводя себя в порядок, затем дает мне руку, легко увлекая с дивана сразу себе на грудь.

И да, это опять проклятые сапоги…

— Черт… — хмурится он, глядя на них, — давай-ка с ними разберемся…

— Нет! — поспешно охаю я, — если я их сейчас сниму, то не надеть уже не смогу!

— А ты собираешься уходить? — еще больше хмурится Мирон, — или… тебя ждут?

Мотаю головой, прежде, чем соображаю, что, может, стоило бы…

А нет, не стоило…

Он все уже видел, он меня тра… То есть, любил… И какой теперь смысл строить из себя?

Я и раньше-то не умела, и это, кстати, считала своим самым большим недостатком в общении с мужчинами.

И уж теперь-то вообще глупо…

Мирон, между тем, веселеет, получая вполне понятный ответ насчет того, что меня никто не ждет тридцатого декабря вечером, и наклоняется, легко дергая молнию у сапог.

И с недоумением рассматривая оставшуюся в пальцах собачку от замка.

— Н-да… Неудачно получилось, — бормочет он, затем смотрит на меня с тревогой, — надеюсь, они не особенно тебе нравились…

Эта его тревога и участие выглядят невероятно забавно, учитывая, что он только что со мной тут делал, вообще не деликатничая, и я смеюсь, садясь и протягивая ему ногу.

Опять отдаваясь в опытные сильные руки.

На появившийся в лапах здоровенный нож реагирую спокойно.

Как и на последующую безжалостную казнь моей самой дорогой вещи в жизни.

В конце концов, они свое дело сделали, пусть и опосредованно.

— Другие куплю, — утешает Мирон, — после праздников.

— А в чем я Новый год встречать буду? — удивляюсь вполне искренне я.

— В постели, Дашка, — смеется Мирон, и его белозубая улыбка заставляет и меня улыбнуться, — в постели сапоги нахрен не нужны.

Он легко умерщвляет второй сапог, вынимает мои красные ноги из кожаного плена и какое-то время растирает их своими большими, грубыми, но невероятно нежными и острожными сейчас пальцами.

Я смотрю, как он трогает меня, и закусываю губу , ощущая невольный прилив тепла там, где, казалось бы, после недавних упражнений, вообще ничего не должно приливать…

Мирон резко вскидывает подбродок, словно хищник, учуявший ток крови в недалекой жертве, глаза его темнеют первобытным голодом.

А затем он легко раздвигает мне ноги, становясь между ними на коленях, роется в кармане штанов, извлекает еще один конвертик с презервативом и, опрокидывая меня обратно на диван, бормочет:

— Потом пожрем. Да, Дашка?

Я только киваю. Потом, так потом…

Времени впереди много…

Все праздники.

Ну что, мои хорошие, на этом рассказ завершен, на мой взгляд, он получился веселым и горячим, как раз для небольшого куся под елочкой)))

Спасибо вам за вашу поддержку, за то, что были со мной все это время, не оставляли в одиночестве, как маленькую елочку) Потому что мне с вами совсем не холодно, а очень-очень тепло.

Любви и позитива вам в Новом Году!