– Тихо. Тихо. Просто не хочу, чтобы Верочка это видела. Ты тогда закрывайся, ладно? Все, промой, и пластырь сверху. А я уберу. – И, взяв салфетки, стоя на корточках, стал замывать лужу.

Утром, обгоняя встречные машины, по дороге мчался свадебный кортеж. Жених сидел рядом со стоящей невестой, которая вылезла в открытый люк. Он улыбался и возился с бутылкой шампанского. Достав телефон, после звонка, молодой человек прижал его плечом, продолжая открывать бутылку. Хлопок шампанского. Дыра в заднем стекле машины. Водитель уткнулся головой в руль, машину занесло и ударило в разделитель. Жених пытается выбраться из машины и вывести невесту, прикрывая собой. Другие машины кортежа резко останавливаются, начинается паника. Невесту быстро усаживают в другую машину, следом за ней садится жених. Неожиданно что-то отвлекает его, и, повернув голову, он получает пулю в лоб, отлетев на несколько метров. Снайпер смотрит за происходящим в оптический прицел. Издалека доносятся сирены. Кто-то успел вызвать полицию.

На вызов приезжает Есеня. Выходя из машины, она увидела, что шоссе оцеплено лентами и машинами ППС – все, кто работает на месте преступления, одеты в пуленепробиваемые жилеты. Сотрудник полиции протянул ей такой же. К месту происшествия одновременно подъехали две машины, из них вышли Худой и Стеклов, им дали жилеты, мужчины надели их на ходу. Девушка направилась навстречу им, эмоционально рассказывая все в мельчайших деталях, размахивая руками и показывая по сторонам.

– Стрелял оттуда.

Стеклов не слушает Есеню. Он смотрит в сторону на Худого, который с кем-то говорит по телефону.

– Есеня, что бы ты сейчас ни увидела, что бы ни случилось – держи себя в руках. Ладно?

– Ты о чем? Что должно случиться?

Вдруг к площадке подъехал и остановился минивэн. Первым из кабины вышел Бергич. Огромный медбрат вывел из салона человека в смирительной рубашке и ножных кандалах, соединенных между собой цепью. Он щурится на солнце. Следом вылез второй санитар и взял пациента за ворот, как овчарку. Худой жестом приказал санитарам развязать смирительную рубашку, и пока один развязывал его, второй достал из машины дубинку и держал ее в опущенной руке, стоя рядом с пациентом, готовый пустить ее в ход.

Это был Меглин. Он стоял похудевший, с седыми клоками на висках и диким взглядом. Потрясенная Есеня смотрела на него, не в силах сказать ни слова. А он, скользнув по ней взглядом, больше никак не отреагировал. Есеня была как во сне, ноги не слушались, а в горле пересохло.

– Ты был живой?! Ты был живой?! Ты обманул меня?!

– Успокойся, – Стеклов удерживает дочь.

– Как он выжил, пап?!

Она пыталась освободиться, не сводя глаз с Меглина.

– Как?!

Отец обнимал Есеню, он видел ее состояние. Девушку начинало трясти, она вот-вот была готова потерять сознание.

– Тихо. Я все объясню. Потом, – подбежал Бергич и дал ей нюхнуть нашатырь.

Есеня, не в силах что-либо сказать, молча смотрела на Меглина, нервно дергающегося и смотревшего на нее совершенно чужим и отстраненным взглядом. Худой подошел к Меглину и протянул ему папку с делом.

– Посмотри.

Меглин дезориентирован. Ему мешало солнце, яркий свет бил в глаза, он потерян.

– Не торопись. Осмотрись кругом.

Меглин заторможен. Открыв папку и уронив несколько листов на асфальт, он смотрит на фото жертв. Вдруг его движения становятся плавными, появляется внутренняя осмысленность. Он проходит в глубь площадки, там, где лежат тела убитых.

Худой подошел к Есене:

– Он выжил. Это скрыли не только от тебя. От всех. Знает пара человек, для остальных он умер.

Есеня повернулась к Стеклову:

– Папа, ты тоже знал?! И молчал?

– Узнал недавно. Мы не хотели тебе говорить.

Есеня качает головой, словно не верит в то, что происходит. Она никак не может прийти в себя от того, что увидела.

– Что с ним? Он…

– Долгий разговор, Бергич лучше объяснит. В двух словах – он другой.

Меглин бросает дело на землю и быстро идет к торговому центру. Санитар дергается к нему.

– Пусть идет! Есень, поговори с ним. Ты можешь.

Она прошла мимо санитара и вместе с Бергичем, отцом и Худым проследовала за Меглиным. Он прошел на площадку торгового центра, задрал голову вверх и улыбнулся. Худой переглянулся с остальными – им непонятен смысл его действий. Есене требуется время понять, и она идет к Меглину.

– Что ты видишь?

Ее голос звучит очень тихо, он практически сорван. От волнения немного дрожит. Меглин посмотрел на нее с опаской и непониманием.

– Что ты видишь?! – совладав с собой, она наконец-то произносит слова отчетливо. Есеня увидела, лишь на секунду, знакомый взгляд. Впервые в нем мелькнуло что-то, похожее на узнавание. Но тут же пропало. Он постоял, посмотрел и подошел ближе к зданию, откуда стреляли.

– Ну а правильно, чего она сидела? А? Так что-нибудь получится, что ли? Или нет, слышишь? Что из этого выйдет, спрашиваю? Практически атака! – Меглин что-то невнятно бормочет.

Худой непонимающе смотрит на Бергича.

– Я предупреждал, – Бергич пожимает плечами.

– Что я, своих не знаю? Зна-а-аю! Когда влез в работу – это твой палец, все, куда уже?! А главное – смысл? – Меглин продолжает что-то говорить, понятное только ему одному.

– Я не понимаю. Что ты говоришь? – Есеня переводит взгляд с Худого на Меглина, с него на Бергича, но те, по всей видимости, знают, что происходит, потому что выглядят разочарованными.

– Потому что никто не знает, а она знает!.. Она одна – знает!.. И видит все! Насквозь!.. Камеру мне подсунули, думаете, не заметил? Ага! – На лице пойманного Меглина появилось выражение беспредельного, первобытного ужаса, настолько яркое, что Есеня непроизвольно отшатывается. А затем Меглин так же внезапно начал смеяться. Это был страшный смех, левая сторона лица все время дергалась в мимическом припадке.

– Родион, все, – Бергич успокаивает его вытянутыми руками. А Меглин бьет лбом назад, в лицо санитара, добавляет локтем в живот и освобождается, но второй бьет его дубинкой по затылку, и Меглин подламывается на коленях, но пытается встать, и санитар прижимает его шею дубинкой, Меглин хрипит, а Есеня бросается ему на помощь, но отец удерживает ее.

– Пусти его! – Есеня пытается вырваться.

Бергич делает быстрый укол Меглину в шею, и он обмякает, повиснув мешком на дубинке. Санитар, схватив его под грудки, тащит к машине, пока второй пытается запихнуть салфетки в окровавленный разбитый нос.

В зарешеченном окошке виднеется стереотипно раскачивающийся Меглин. Есеня смотрит с ужасом, слушая Бергича.

– Лезвие ножа задело эпикард, стенку сердца… Это все, приговор. Я просто для очистки совести, врачебной, послушал. А оно бьется! Сердце! Вошел в грудную клетку, я не хирург, не умею, ну, вошел, тампонаж, потом все. Остановка. Качаю. Клиническая смерть – пять минут, ну шесть, семь, это редкость большая, а у него… Девять минут, я ручку взял, записать время смерти! И вдруг. Пульс. Три часа так. Остановка, опять бьется, остановка, и опять. Будто не хотел умирать. Потом был в коме, год почти. В себя пришел совсем недавно.