* * *

На следующее утро осунувшаяся Клавдия Матвеевна в пропахшей дымом вчерашней одежде зашла в больницу вместе с внуками.

– Только тихо! Здесь не шумят! – предупредила она и без того испуганных десятилетнего Сашу и пятилетнюю Динку, которые, взявшись за руки, шли следом.

– Мы поняли, бабуля, – тихо отозвался мальчик, крепче сжав ручку испуганной сестренки.

Динке не было шести, и она не совсем понимала, что происходит. Бабушка сказала, что папы больше нет. Он зачем-то ушел на небо к Боженьке, и ему теперь там хорошо. Вот только зачем было уходить куда-то (да еще на небо), когда им и дома было весело, Дина не понимала.

Девочка пыталась донимать бабушку вопросами, куда конкретно ушел папа и можно ли ей тоже пойти к нему? Что для этого надо сделать? Залезть на крышу, чтобы быть поближе к небу и Боженьке? Потому что Дина уже скучала по папе, который всегда любил ее (в отличие от мамы). Баловал конфетами, куклами. Насупившаяся Дина была категорически не согласна с тем, что папа куда-то уехал, не взяв их с Сашкой с собой. Обычно ведь он их даже на рыбалку с собой берет, а тут…

Не понятно…

Зато не по годам взрослый Саша все отлично понимал. Ведь родную маму он уже тоже проводил на небо к Боженьке. И как теперь жить еще и без папы, напуганный мальчик не знал.

Саша переживал. Но не только за себя. Больше за мать, сестренку, бабушку. Как они будут теперь жить? Мальчик невольно чувствовал ответственность за женскую половину семьи. Так воспитал его отец, который был настоящим мужчиной.

– Мужчина – глава семьи. Он должен оберегать и заботиться о женщинах. Они же без нас пропадут, – полушутя наставлял Петр сына.

Саша это хорошо запомнил. И очень волновался по этому поводу. Потому что трудно стать главой семьи, когда тебе всего десять лет и когда твоя приемная мама, кажется, от горя сошла с ума.

* * *

Клавдия недосмотрела. Заговорившись с доктором о состоянии дочки, она выпустила из вида непоседу Динку, которая решила самостоятельно отправиться на поиски «заболевшей» мамы. Взволнованной девочке очень хотелось уточнить: мама же не собирается уйти от них к Боженьке вслед за папой? Бродя по терапии, Дина то и дело заглядывала в открытые палаты, но мамы нигде не было.

И это пугало.

Тем временем Тамара медленно, но верно приходила в себя. Она лежала одна в четырехместной палате. Медсестра, пухленькая блондинка с густо накрашенными ресницами, занятая набором шприца, не заметила вовремя, что пациентка пошевелилась, приоткрыла глаза. В палату в этот момент заглянула ее приятельница-санитарочка. Пухленькая, розовощекая. Про таких еще говорят «кровь с молоком».

– Бабушка с детьми пришли. Звать? – с ходу выпалила та, бросив тревожный любопытный взгляд на пациентку, которую накануне в ночи успокаивали и удерживали чуть ли не всем персоналом. Боялись, что руки на себя наложит…

– Не звать! – громким шепотом отрезала медсестра, бросив укоризненный взгляд на санитарку, которая уже успела примоститься на кушетке возле нее, заинтригованно поглядывая на Тамару. – Вчера кое-как успокоили! В жизни не видела, чтобы так истерили!

По санитарке было видно: она сгорала от любопытства и желания посплетничать. Поселок не такой уж и большой, почти все друг друга знают. А тут такое ЧП!

– Ты бы тоже истерила, если бы муж заживо сгорел! – не задумываясь, брякнула санитарка и тут же осеклась, поймав на себе укоризненный взгляд медсестры.

– Сплюнь, дура!

Суеверные женщины синхронно перекрестились.

Несмотря на серьезный вид, медсестру тоже съедало любопытство. Отложив набранный шприц, она присела рядом с санитаркой на кушетку.

– Пожар-то хоть из-за чего начался? – не выдержала, поинтересовалась санитарочка, тут же построив догадку: – Неужто электропроводка загорелась?! Ох, надо моему сказать, чтобы старую поменял…

– Если бы! – многозначительно загадочно отозвалась медсестра. Ее так и распирало поделиться с подружайкой последней сплетней.

Оглянувшись по сторонам, убедившись, что их никто не слышит (не обращая внимания на заторможенную, пришедшую в себя Тамару, которая продолжала лежать с полузакрытыми глазами), женщина взялась пересказывать новость.

– Говорят, у нее дома дочка маленькая оставалась. Со спичками играла…

Их разговор внезапно прервало появление той самой дочки. Счастливая Динка, которая наконец-то нашла маму, с порога бросилась к Тамаре. Крепко обняв мать, девочка заворковала:

– Мама! Мамочка! Пойдем домой!

Заторможенная Тамара, все еще находясь под впечатлением от слов медсестры, медленно приподнялась на локте. Так же медленно отстранила от себя ничего не понимающую Динку. Дикий взгляд, полный ненависти, скользил по удивленному, растерянному детскому личику.

– Ненавижу… – едва слышно прошептала Тамара, резко отбросив от себя на пол перепуганную дочку. – Ненавижу! – истошно заорала она, хватая себя за длинные взлохмаченные кудрявые волосы. – Ты же горе! Ты же беда! Как и твой проклятый папаша! Ненавижу!

Растерянная, не понимающая, что происходит, Динка все еще сидела, отброшенная матерью, на холодном полу, когда в палату на вопли пациентки забежал врач, пожилой, строгий. Бросил возмущенный взгляд на опешивших и оттого застывших на месте медсестру и санитарку.

– Что сидите?! Два кубика живо и ребенка, ребенка уберите!

От его властного голоса женщины словно пришли в себя после оцепенения. Засуетились. Санитарка схватила перепуганную Динку, чуть ли не силой выволокла ничего не понимающую девочку из палаты.

– Пойдем, пойдем…

Полная ненависти, злобы, отчаяния Тамара продолжала истерить в голос, пока врач крепко держал ее, а перепуганная медсестра набирала в шприц успокоительное.

– Тома, Томочка, тише. Тебе нельзя волноваться… – пытался успокоить Тамару доктор.

Но та не слышала ни его увещеваний, ни доводов рассудка.

– Не буду! Я жить без него не буду! Я все равно уйду к Пете! Ненавижу! Как же я ее ненавижу! Ну почему! Почему я не сделала аборт?! Отпустите меня! Я все равно уйду!

– Никуда ты не уйдешь! – резко тряханул ее доктор. – У тебя срок два месяца! Слышишь?! Два! И так угроза выкидыша! Если не хочешь потерять ребенка, успокойся…

Воспользовавшись секундным затишьем ошарашенной Тамары, медсестра поспешно ввела лекарство. Истерика медленно, но верно перешла в неестественно сдавленные всхлипы.

– Ребенок? Петин ребенок? – все что смогла выдавить Тамара, после чего первые тихие слезы не ненависти, а просто боли и отчаяния покатились по ее щекам.

Ребенок.

Петин ребенок.

Лишь этот маленький, такой зыбкий мостик сумел удержать Тамару на этом свете. Но он не сумел убрать ту ненависть, которая зародилась в сердце женщины к своей старшей дочери в тот злополучный день. Ненависть, которую Тамара пронесет через годы и которая разрушит немало судеб, в том числе ее собственную…