Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не обращая внимания на запрещение, каретник принялся разводить огонь. На пожарище нетрудно было раздобыть тлеющую головню. Из своей хаты он вынес какой-то горшок, найденный им в погребе. Он собирался уже приготовить ужин, когда Лясота попросил его достать воды.
И вот при помощи этого единственного, какой у них был, черепка и длинного шеста, найденного на пожарище, Дембец достал в колодце воды и принес ее Лясоте. Схватив горшок обеими руками, старик выпил всю воду до последней капли.
Каретник достал воды снова и принялся было за приготовление ужина, как вдруг порыв ветра принес с собой явственный звук топота конских копыт.
Забыв о своей слабости, Лясота сорвался с места, крича Дембецу, чтоб тот гасил огонь. Костер был тотчас же погашен.
Мрачное небо еще увеличивало густую тьму ночи. И только в том месте, где только что зашло солнце, небо еще светилось, и, всматриваясь в ту сторону, беглецы заметили на большой дороге, проходившей посредине селения, тени двух всадников, медленно подвигавшихся к ним.
В отблеске вечерней зари они казались двумя призраками, хотя издали невозможно было рассмотреть их.
Лясота и Дембец приглядывались с любопытством и беспокойством. Лясота скоро узнал в них таких же, как он сам, бездомных беглецов, вырвавшихся ночью из мест чешских погромов и побоищ.
Они были вооружены, потому что над головами их торчали острия копий, которые они держали в руках, и ехали на статных конях. Султаны шлемов развевались над их головами. Но разве можно было поручиться, что это не были чехи, искавшие добычи среди этого разгрома и опустошения?
Всадники остановились перед сожженным костелом… Ветер стих, и можно было различить отдельные слова, которыми они обменивались между собой.
— Собачьи дети!
— Звери дикие! Дьявольское племя!
После таких проклятий не оставалось сомнения в том, что это были свои. Лясота сложил руки у рта трубой и закричал им, напрягая силы.
При этом звуке всадники в первое мгновение повернули коней, собираясь обратиться в бегство, но потом остановились и стали приглядываться.
— Свои! — закричал Лясота. — Подъезжайте сюда к нам!
Дембец, который еще раньше Лясоты признал в них своих, встал с земли и поспешил к ним навстречу.
Вместе все как-то безопаснее.
При виде этой фигуры, выступившей из мрака, всадники остановились, собираясь защищаться или обратиться в бегство, но каретник приблизился к ним, узнал соседей и стал звать их по имени…
Это были два брата Доливы, соседи Лясоты по имению: Вшебор и Мшщуй.
Утомившись блуждать в лесу без пищи и питья после того, как владения их были преданы разгрому и огню, они теперь, узнав Дембеца, охотно сошли с коней и пошли за ним к тому месту, куда он их вел.
Обрадованный каретник шел вперед и кричал Лясоте:
— Это наши соседи из Доливян: Вшебор и Мшщуй.
Лясота с усилием приподнялся, опираясь на руку, а каретник опять принялся разводить огонь.
Никто не приветствовал друг друга, потому что не с чем было приветствовать. Разве со спасением жалкой жизни, с которой теперь не знали что делать. Шляхтичи обменялись только печальными взглядами.
Когда огонь разгорелся, младший из братьев Долив, рассмотрев порванную одежду с кровавыми пятнами на ней и исхудавшее лицо Лясоты, не мог удержаться от проклятий врагам.
— Вот до чего мы дожили! — крикнул он. — Вот что сталось с нашей землей! Будь проклят тот день и час, когда нами стали править Мешко и Рыкса!
Дембец взял их коней под уздцы и отвел их в соседнюю ограду, где они могли найти немного травы. Все сели на землю. И из всех уст по очереди полились жалобы на судьбу.
— Познань, — начал Мшщуй, — тоже вся разгромлена. Чего не успела увезти немка Рыкса, то забрали чехи. Она ушла к своим, к немцам, а за нею должен был идти и сын Казимир. Нет у нас князя, границы стоят без охраны, в стране — безначалие, бери всякий кто что хочет. Разорили чехи и Гнезьно, ограбили костел, забрали все сокровища, а наших братьев погнали перед собой, как скот. Села выжжены, и куда ни взглянешь, пустыня!
— Погибло Болеславово королевство, — прибавил Вшебор, — перебито наше рыцарство; все с нами воюют, потому что у нас безначалие. Нет у нас головы!
— Только и остается нам умереть, чтобы не дожить до конца, — сказал Лясота.
— Чехи — чехами и немцы — немцами, — сказал Мшщуй, — но и наш собственный народ разоряет костелы, возвращается в язычество, наша жизнь висит на волоске! Ходят толпами и призывают по-старому Ладо, а если повстречают какого-нибудь магната, ругаются над ним и прибивают его к кресту.
— Что тут делать? Остается одно — умирать, — проговорил Лясота.
Но Мшщуй отрицательно покачал головой.
— У кого есть силы, пусть идет за Вислу к Маславу, там, говорят, еще спокойно, у него сила большая. Что делать? Присоединяться к сильным, а иначе погибнем все, — говорил Вшебор. — Мы вот тоже не знаем, идти ли к нему, чтобы спасти свою жизнь?
— К Маславу? — слабым голосом переспросил Лясота. — Что ты выдумал? Это человек бесчестный, беспокойный, он — причина всех наших бед.
Мшщуй пожал плечами.
— Да, это правда, но теперь для нас всякий хорош, кто поможет нам спастись.
— Лучше умереть! — пробурчал старик.
Так перебрасывались они отрывочными фразами, пока Дембец не прервал их беседы вопросом: не голоден ли кто-нибудь из них.
— А кто же теперь не голоден? — вскричал Мшщуй.
— Что у меня есть, тем я поделюсь и с вами, — сказал каретник. — Правда, всего понемногу, только бы голод заморить.
И с этими словами он начал раскладывать перед ними копченое мясо и крупу, спаренную в черепках посуды, найденной им на пожарище. Ужин был плохой, но проголодавшимся людям он показался вкуснейшей пищей на свете, и они были ему бесконечно благодарны.
— Пусть Бог тебе заплатит за нас, — говорили они ему.
— Заплатите лучше вы сами, — отвечал Дембец. — Вы здесь не останетесь, пойдете куда-нибудь дальше, возьмите и меня с собой, а то я здесь погибну. Вероятно, завтра перед рассветом вы двинетесь к лесу, позвольте же и мне пойти за вами. Я поделюсь с вами своими запасами.
— Кто же из нас может сказать, что будет завтра? — сказал Лясота.
— Надо идти в лес и за Вислу, — прибавил Мшщуй, — больше нечего