На этот раз я вместо обветренной губы закусила указательный палец и зажмурилась, позаботившись о том, чтобы из горла не вырвалось больше ни звука. Резкая боль постепенно сошла на нет, оставшись только отголосками, пронимавшими с каждым движением. Язык почти поворачивался назвать это терпимым, только вот один козёл обещал мне быструю процедуру, а в результате пытка казалась чуть ли не вечной.

Наконец он кончил и отстранился. Послышался звук застегивавшейся молнии, и только после этого я, болезненно морщась и придерживаясь левой рукой за поясницу, распрямилась с ощущением, что ноги как-то хреново меня держат. Вдоль позвоночника прокатывалась неприятная дрожь, перерождавшаяся в слабую тошноту. Ощущение, когда по внутренней стороне бедра стекает что-то тёплое, по праву можно списать в разряд самых отвратительных. Считай, меня только что изнасиловали.

– Хорошая девочка, – по шее вверх к подбородку скользнули пальцы, Ланкмиллер склонился к моему уху, обдавая дыханием кожу, – такая маленькая и послушная… Даю десять минут привести себя в порядок, дверь там, – внезапно будничным тоном заявил Кэри, отстраняясь.

Я обернулась в указанном направлении. Ванная? Что ж, спасибо за великодушие. Я коротко кивнула и поплелась в указанном направлении. Вслед донеслось ехидное:

– Прихрамывать необязательно!

– Да пошёл ты, – мрачно себе под нос парировала я.

Ванная оказалась огромная, светлая и чистая. Не припомню, чтобы бывала в такой хоть раз и видела что-то кроме того ржавого корыта из общаги, к которому и притрагиваться-то никто не рисковал. Десять минут? Этого хватит только на то, чтоб кровь и сперму смыть, на то, чтобы избавиться от пакости на душе, понадобится гораздо больше времени, если вообще…

– Предлагаю сесть и внимательно выслушать, – он заговорил, едва я только выглянула из ванной комнаты. Жестом указал на стул. – Не перебивая. Я терпеть не могу, когда меня перебивают.

Ценное замечание. Учту.

– Бумаги на тебя теперь лежат на моём столе. Знаешь, что это означает? – он вздёрнул брови, а я угрюмо кивнула, наградив его ненавистным взглядом. – Здесь уже не бордель-кафе, и правила совершенно другие. Рекомендую исполнять их неукоснительно, если хочешь избежать… м-м, проблем. Первое, что касается тебя лично: обращение на «ты» в мой адрес недопустимо. По имени звать тоже не принято, оно не для наложниц. Хочешь обратиться, называй «хозяин».

Я больно прикусила язык, потому что это слово даже в его исполнении больно ударило по ушам, заставив дёрнуться, словно от пощёчины.

– Второе. Как там тебя звали? А впрочем, неважно. Будешь Кику.

В тот момент, когда я подумала, что у меня уже нечего отбирать, он делает со мной это. Я задохнулась, понимая, что не выдерживаю второго удара. Обезьянье тошнотворное имя, да будь проклят этот Ланкмиллер.

– Остальное я ещё могу понять, ни для кого не секрет, что у вас принято вести себя как скоты. Но это… До такой омерзительной клички ещё додуматься надо! Ты…

Меня заткнули хлёсткой пощёчиной. А хозяин гарема не привык церемониться со своими цветочками, надо же. Не то чтобы побои были для меня чем-то новым, но щёку обожгло таким пламенем, что я какое-то время просто дышала тяжело и часто, собирая все мысли заново по уголкам сознания. Ланкмиллер тем временем позвонил в колокольчик, и в комнату вошёл мужчина в форме здешнего охранника.

– Здесь не любят новеньких, зайчик, – Кэри обратился ко мне, обдавая потоком пугающей приторности. Имел в виду он, очевидно, не только наложниц, но и вообще всех, за исключением, наверное, только его самого. И то с какой стороны взглянуть. – Так что, будь добра, не нарывайся на конфликты. И соблюдай дисциплину. Ох, ладно, – «господин» устало махнул рукой, видно, решив, что я сейчас не в состоянии впитывать его увещевания или делать вообще хоть что-нибудь, кроме как злобно дышать. – Поселите её в комнату к Николь. Увести.

О-о-о, гарем строгого режима, вот, значит, как.

Я встала и побрела к выходу вслед за охранником, не дожидаясь дополнительных пощёчин и подзатыльников. И без этих «доходчивых доводов» я не хотела находиться здесь ни секунды.

Комната Николь, теперь и моя, располагалась в самом конце коридора и была в гареме крайняя. Она оказалась небольшой, но вполне уютной, с двумя мягкими кроватями-однушками и тусклыми ночниками, кои создавали приглушённый рассеянный свет, читать при котором было невозможно. Читать, впрочем, особо и нечего. Это в моём новом обиталище расстраивало больше прочего. Странное дело, разве поддержать разговор на уровне – не долг хорошей наложницы? Хотя грех бухтеть на самом деле. Куда лучше, чем в общаге бордель-кафе.

Моя соседка по комнате была спокойная, тихая и в целом вежливая девушка, даже самую малость застенчивая. Она говорила негромко, но живо, ни разу за вечер не повысив тона.

Сразу спросила, как меня зовут, а когда выяснила детали моей непростой истории, то посоветовала представляться так, как велел Ланкмиллер. Иначе, если он прознает, заработаю неплохой шанс ознакомиться со здешней системой телесных наказаний. А они практиковались не в виде такой уж редкости и, наверное, должны были уже давно превратить наложниц в конченых психопаток с манией преследования и крайне дурным характером. Однако с Николь этого не случилось. Соседка по комнате казалась мне очень милой, даже мужественно приняла участие в мытье моей головы шампунем: он выедал глаза как ритуальный яд и вонял чесноком, так что любому понадобилась бы стойкость, чтобы мне ассистировать. И даже после этого изматывающего мероприятия она всё ещё осталась рядом и помогла мне расчесаться, когда после сушки я окончательно потеряла контроль над своими патлами.

– Слушай, – уже после того, как завершилась серия моих мучений с феном, я перебралась к Николь на кровать, заворачиваясь серым пушистым пледом, сильно походившим на шаль. – А что это случилось такое с отцом Кэри? Он разве не должен был быть мужчиной в самом рассвете сил?

– Никто точно не знает, – её волосы, густые, тёмно-каштановые, в свете ночника отливали бронзой. Я всё никак не могла заставить себя на них не пялиться. Глаза немного раскосые, а кожа светлая, без единого изъяна, что приводило меня в особый неистовый восторг. – Был слух, что хозяин скончался от какой-то болезни. Он и правда последние дни перед смертью был какой-то сам не свой, весь серый и синяки под глазами. Кто-то считает, что постарались конкуренты, но это всё лишь домыслы. Наложниц он в такое не посвящал. – Николь слабо усмехнулась. – Тем не менее юный господин усилил охрану после смерти отца, так что всякое может быть.

Я слушала внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Ведь выпал неплохой шанс узнать об этом месте немного больше, чем ничего. Может, если бы уделяла хоть чуточку внимания сплетням о высшем свете в бордель-кафе, дела с моей осведомлённостью не обстояли бы так плачевно. Ну, кто же знал.

– И что, он единственный ребёнок в семье – такую империю прибрать к рукам? – поинтересовалась я как бы невзначай. Было бы странно – при таком внушительном количестве девушек и очевидном пристрастии к сексу у Ланкмиллера-старшего.