– Это что, какой-нибудь местный божок? – осведомился я.

– Нет, это некий новоявленный святой из Малой Азии. В городе полно людей, превозносящих его. Он здесь уже пару лет и приобрел огромное число сторонников. Он творит чудеса, предсказывает будущее, заставляет статуи говорить и вытворяет другие мелкие фокусы. Это еще одно удивительное качество египтян, с которым тебе не раз придется здесь столкнуться, Деций: у них отсутствует какое бы то ни было чувство меры и приличия, когда дело касается религии. Никакого dignitas[13], никакой gravitas[14]; приличные римские ритуалы, церемонии и жертвоприношения им не по вкусу. А нравятся им вот такие, где все участники впадают в жуткий транс.

– Отвратительно, – фыркнул посольский секретарь.

– А им, по-моему, очень даже весело, – заметил я.

В этот момент улицу пересекли огромные носилки, еще более высокие, чем наши. Их тащили обезумевшие молящиеся, и надо сказать, что это крайне негативно сказывалось на их равновесии. На этих носилках возвышался трон, на котором сидел мужчина в невообразимо экстравагантной пурпурной мантии, усыпанной золотыми звездами, и в высоком головном уборе, увенчанном серебряным полумесяцем. Одну его руку обвивала огромная змея, а в другой он держал бич, такой, каким обычно наказывают непокорных рабов. У незнакомца была черная борода, длинный нос и темные глаза, и, на первый взгляд, ничего такого, что могло бы привлечь такое количество обожателей. Он бездумным взглядом смотрел вперед, словно не замечая бушующего вокруг безумия, источником которого, несомненно, был он сам.

– А вот и сам великий человек, – хмыкнул Руфус.

– Это Атакс? – спросил я.

– Он самый.

– Я вот задаюсь вопросом, – сказал я, – почему эта процессия высокопоставленных официальных лиц уступает дорогу какому-то отребью. В Риме таких погнали бы с улицы, натравив и пустив следом молосских овчарок[15].

– Это же Александрия, – пожал плечами Руфус. – Здесь под шкурой греческой культуры прячутся старые жреческие нравы и обычаи. Люди здесь такие же суеверные идолопоклонники, какими они были во времена фараонов.

– Но и в Риме полно всяких религиозных шарлатанов, – заметил я.

– Ты сам поймешь разницу, для этого тебе всего лишь надо пообтесаться при царском дворе, – пообещал мне Руфус.

Когда эта безумная процессия осталась позади, мы продолжили наше торжественное продвижение вперед. Я узнал, что улица, по которой нас сейчас несли, называется Канопской дорогой, и это главная магистраль, пересекающая Александрию с востока на запад. Подобно всем остальным, она была совершенно прямой и вела от ворот Некрополя на западе к Канопским воротам на востоке и далее к городу Канопу, от которого и получила свое название. В Риме редко можно найти улицу, где два человека могут спокойно разойтись, не задев друг друга. А вот на Канопской дороге могли проехать даже двое носилок, таких же здоровенных, как наши, оставляя при этом достаточно места для пешеходов по обеим сторонам.

Здесь существовали строгие правила, регулирующие ширину и размер балконов и террас. Натягивать веревки для сушки белья было строго запрещено. Это было занятно, даже забавно, но для человека, выросшего в Риме и привыкшего, даже приобретшего некоторый вкус к хаосу и беспорядку, вся эта регулярность, правильность и упорядоченность достаточно скоро становились угнетающими.

Я понимаю, что на первый взгляд это отличное решение – распланировать и построить столицу на месте, где никогда не было никакого поселения, устроив ее при этом таким образом, чтобы она в дальнейшем не страдала от бед и пороков, поражающих любой город, который растет и расползается, как Рим. Но я бы ни за что не стал жить в месте, созданном подобно какому-то произведению искусства. Мне кажется, в этом и заключается причина и суть репутации Александрии как города беспутного, безнравственного и мятежного. Человек, принужденный существовать в окружении, которое мог бы создать Платон, просто должен искать хоть какое-то облегчение, какой-то выход своим чисто человеческим потребностям и нуждам, хотя именно их так презирали все эти философы. Пороки и разврат могут быть не единственным выходом из положения, но это решение проблемы, несомненно, привлекательнее всех прочих.

Наша процессия свернула на север и продолжила путь по огромному и широкому тракту, и у меня вот уже в который раз возникло ощущение, что он был проложен специально для таких вот передвижений. Впереди виднелись несколько групп весьма впечатляющих зданий, часть их располагалась внутри укрепленных оборонительных стен. По мере продвижения на север мы миновали первое из этих огромных сооружений – оно располагалось справа от нашего пути.

– Это Мусейон, – пояснил Руфус. – Вообще-то он является частью царского дворца, но расположен вне оборонительной стены.

Весь комплекс производил неизгладимое впечатление, особенно широкая лестница, ведущая в храм Муз, который и дал ему название. Но гораздо важнее, чем храм, были здания, которые его окружали, – здесь многие из величайших ученых мира вели свои исследования, финансируемые и оплачиваемые государством. Они публиковали свои работы и читали лекции – и вся эта работа основывалась лишь на их собственных желаниях. Ничего подобного не было во всем мире. Именно поэтому комплекс и получил название по имени храма. В последующие годы многие другие схожие научные учреждения, созданные по его подобию, стали тоже называться мусейонами, или музеями.

Еще более знаменитой, чем Мусейон, была соединенная с ним огромная Библиотека. Здесь хранились все самые великие книги мира, здесь же с них делали копии, которые затем продавались по всем цивилизованным странам. Позади Мусейона я увидел высокую уступчатую крышу Библиотеки, подавляющую своим величием все окрестные постройки. Я не преминул высказаться насчет ее размеров, но Руфус лишь отмахнулся в ответ, словно это была какая-то безделица.

– Это вообще-то меньшая библиотека. Ее называют библиотека-мать, потому что это первая, изначальная, основанная еще Птолемеем Сотером[16]. А есть и еще более обширная, ее называют библиотека-дочь, она при Серапеуме. Как говорят, в обеих хранится более семисот тысяч рукописей.

Мне это казалось невероятным. Я попытался представить себе, как могут выглядеть эти семь сотен тысяч свитков и табличек. Вообразил себе целый легион[17]воинов и еще одну дополнительную когорту вспомогательных войск. Это будет порядка семи тысяч человек. Я представил себе, как такое огромное количество народу грабит Александрию. Вот они выходят из библиотек, и каждый тащит по сто рукописей. Но все равно это никак не соотносилось с реальностью. В этих подсчетах мне не могло помочь даже вино.