Квентл поняла, что видит молодой город. Тем не менее в недавно основанном Мензоберранзане среди немногочисленного населения уже начались смута и междоусобицы.

В этой обстановке Дом Бэнр начал свое восхождение к власти. В эти времена безграничных возможностей Дом Бэнр не упустил ни одной из них.

Она видела дроу.

Она видела демонов.

Демонов было так много! Десятки и сотни: от никчемных манов, «пушечного мяса» Бездны, до могучих глабрезу, демониц марилит, налфешни и даже гигантских балоров. Они бродили по улицам, в неистовстве крушили все вокруг, пожирали всех, кто попадался под руку, участвовали в оргиях дроу, в схватках с дроу, подчинялись любым импульсам, которые возникали в их безумном сознании, где царили лишь мысли об убийствах и разрушениях.

Да, это действительно был хаос!

Но Верховная Мать Бэнр поняла: хаос являлся лишь видимостью, сравнимой с немногочисленными пьяными драками в городе, где стоит регулярная армия под командованием суровых военачальников.

Тем не менее этот «контролируемый хаос» сыграл свою роль. Демоны причиняли жителям немало ущерба и неприятностей и создавали неразбериху, необходимую для того, чтобы приковать все внимание низших Домов. Рядовым семьям дроу некогда было объединяться и строить козни против восходящего Дома Бэнр в дни, когда демоны в буквальном смысле слова ломились к ним в двери.

Верховная Мать Бэнр, усмехаясь, просматривала чужие воспоминания, в которых какой-то балор сражался с целой шайкой чазмов-демонов, похожих на мух.

Эти демоны не представляли опасности для крупнейших Домов города даже во времена беспокойной молодости Мензоберранзана. Они были настолько разобщены и неорганизованны, что не могли угрожать порядкам Мензоберранзана, порядкам, которые диктовали Дом Бэнр и Дом Фей-Бранш.

Однако демонов в городе было так много, что они занимали все мысли матерей низших Домов, и те посвятили все свое время исключительно борьбе за выживание. Незначительные Дома были настолько поглощены охраной своих жилищ и стен, что даже не думали о борьбе с конкурирующими семьями.

Верховная Мать Бэнр открыла глаза и принялась обдумывать смысл видения.

– Из хаоса рождается порядок, – прошептала она.

Воспоминания Ивоннель Вечной продемонстрировали Квентл, как следует действовать дальше.

– Нет, – произнесла она уже громче, качая головой, – она была уверена в том, что эта дьявольская возможность подсказана ей самим божеством. – Это госпожа Ллос показала мне, что нужно делать.

* * *

Игра в кошки-мышки с сестрой не улучшила отвратительного настроения Громфа. Допустим, он свалит Квентл, размышлял архимаг, допустим, он уничтожит всех матерей и жриц города, всех до единой, но чего он этим добьется?

Он был мужчиной, всего лишь мужчиной. Даже после того как помыслы Госпожи Ллос обратились к Пряже, к Царству Магии, в котором он достиг большего могущества, чем любой другой темный эльф за многие века, – нет, за тысячелетия, а возможно, и за всю историю расы, – Ллос не испытывала никакой благодарности ни к нему, ни к его собратьям, мужчинам-магам.

В Академии Магик, где дроу изучали темные чары и которой руководил Громф, обучались практически только мужчины. Существовало лишь несколько исключений – это были жрицы, которые желали расширить свои сверхъестественные возможности, дарованные богиней, за счет магических заклинаний. Но как только Пряжа превратилась в паутину, как только всем показалось, что Госпожа Ллос скоро захватит владения богини Мистры, все благородные Дома отправили в Академию Магик своих дочерей.

Верховные матери уловили новые настроения Ллос и не собирались допустить, чтобы мужчины Мензоберранзана превзошли женщин в том единственном, что им осталось, – в темной магии.

Может быть, теперь пост архимага, которым так дорожил Громф, потерял свою ценность? Но нет. Ллос потерпела поражение в борьбе за Пряжу; Громф знал это, хотя пока и без подробностей. Пряжа ускользнула из ее паучьих лап, и маг надеялся, что жизнь в городе и в академии спустя какое-то время вернется в прежнее русло, и престижная должность архимага никуда от него не денется. Однако сейчас он как никогда ясно осознавал тот факт, что навсегда останется в Мензоберранзане лишь «простым мужчиной».

А может быть, и не останется, размышлял он, открывая двери своих покоев. Он увидел в комнате Минолин Фей. Жрица сидела в кресле с высокой спинкой и кормила грудью их дочь Ивоннель, не так давно появившуюся на свет.

– Ты сильно опоздал, – произнес ребенок неестественным, булькающим голосом. Крошечная Ивоннель, повернув голову, окинула архимага тяжелым взглядом, и угрожающее выражение ее личика не становилось менее страшным оттого, что оно было перепачкано слюной и материнским молоком, стекавшим из маленького ротика.

Ее глаза! Эти глаза!

Громф так хорошо помнил этот взгляд! При виде недовольного выражения на лице своей дочери Ивоннель Громф словно перенесся больше чем на тысячу лет в прошлое, ко двору другой Ивоннель, своей матери.

– Где Мефил? – сурово спросила девочка. Она имела в виду безобразного иллитида, который еще до рождения этого крошечного существа вложил в его податливый мозг воспоминания и знания Ивоннель Вечной, матери Громфа, правившей Мензоберранзаном дольше всех других. – Я же велела тебе привести Мефила.

– Мефил скоро прибудет, – заверил ее Громф. – Я разговаривал с Верховной Матерью.

При этих словах младенец издал негромкий звук, напоминавший рычание хищного зверя.

Громф почтительно поклонился своей маленькой дочери, рожденной меньше года назад.

Боковая дверь комнаты в этот момент с грохотом распахнулась, и на пороге возникла прислужница, уродливая йоклол, похожая на огромную, оплывшую серую свечу с множеством щупалец.

– Иллитид прибыл для очередного занятия, Ивоннель, – объявило демоническое создание неразборчиво; голос его напоминал хлюпанье грязи в болоте; впрочем, каким-то образом тварь сумела придать этому голосу звучание, внушавшее ужас. Оставляя за собой след из липкой грязи, служанка подползла к креслу, но, не дойдя нескольких футов до Минолин Фей, протянула к младенцу отвратительные щупальца. Женщина безо всякого сопротивления, даже охотно отдала своего ребенка мерзкой йоклол.

Прислужница выползла из комнаты, перевалившись через порог, она воспользовалась тянувшимся за пей щупальцем для того, чтобы ухватиться за дверь и захлопнуть ее.

Минолин Фей откинулась на спинку кресла, не потрудившись даже поправить платье и прикрыть грудь, из которой еще сочилось молоко. Громф заметил, что она дышала тяжело, неровно; она постоянно оглядывалась на закрытую дверь с паническим выражением на лице.

– Она прекрасна, разве нет? – спросил Громф и, когда верховная жрица резко обернулась и бросила на него взгляд, полный недоумения и гнева, добавил: – Наша дочь, я имею в виду.

Минолин Фей с трудом сглотнула, и Громф рассмеялся, угадав ее замешательство. Каковы бы ни были ее истинные чувства, он знал одно: Минолин не осмелится причинить вред Ивоннель, будет делать то, что ей велено, и выполнять приказания аватара Ллос. На самом деле Минолин Фей по природе своей была очень труслива. Даже в те времена, когда они с Громфом планировали свергнуть Верховную Мать Квентл – еще до окончания эпидемии Магической чумы, до Сумерек, до того, как Мефил вложил в мозг Квентл воспоминания Ивоннель точно таким же образом, как иллитид проделал это с ребенком в утробе Минолин, – Минолин предпочитала держаться в тени. Не осмеливаясь пойти против соперницы открыто, она подстрекала других искать в Бездне К’йорл Облодра и нашептывала обещания матерям тех Домов, на которые в случае провала заговора должен был обрушиться гнев Квентл Бэнр.