В эти дни Уго узнал, что у Арнау есть жена, ее зовут Мар. «Она дочь бастайша», – хвалился супругой старик. А еще есть сын Бернат, чуть постарше самого Уго.

– Так, стало быть, двенадцать? – повторил Арнау, когда Уго в очередной раз назвал ему свой возраст. – Ну а Бернату сравняется шестнадцать. Сейчас он в Александрии, при консульстве, обучается торговому делу и навигации. И надеюсь, уже скоро вернется. Я больше не желаю заниматься никакими делами. Я старик!

– Не говорите так…

– Не спорь со взрослыми, – оборвал Арнау.

Уго так и поступил; старик двинулся дальше, опираясь на его плечо. Мальчику нравилось, когда Арнау так на него опирался. Уго чувствовал себя важным человеком, когда встречные с ними раскланивались; ему очень нравилось отвечать на приветствия – иногда настолько преувеличенно, что это уже выходило за рамки простой вежливости.

– Не следует склоняться так низко ни перед кем, – не выдержал однажды Арнау.

Уго ничего не возразил. Арнау ждал: он успел хорошо изучить своего подопечного и знал, что мальчик еще вернется к этой теме.

– Это вы можете не кланяться, потому что вы знатный горожанин, – наконец заговорил Уго. – А вот я…

– Ты ошибаешься, – поправил Арнау. – Если мне удалось стать знатным горожанином, так это, быть может, оттого, что я никогда ни перед кем не склонялся.

На сей раз Уго ничего не ответил, да и сам Арнау отвлекся от разговора: мыслями старик вернулся в тот далекий день, когда ему пришлось на коленях проползти по залу в доме Пучей, чтобы поцеловать ноги Маргариды[5]. Пучи, разбогатевшие и возгордившиеся родственники Эстаньолов, когда-то унизили Арнау и его отца Берната – в конце концов по вине Пучей Бернат был повешен на площади Блат как опасный преступник. Маргарида ненавидела Арнау так, будто жила ради этой ненависти. С тех пор минуло уже много лет, но при одном только воспоминании об этой женщине по спине у старика пробежал холодок. Что стало с Пучами теперь, Арнау не знал.

В тот январский день 1387 года, подходя к церкви Святой Марии у Моря, Уго вспомнил совет Арнау, увидев, как низко поклонился им встречный горожанин, по виду моряк. Мальчик улыбнулся. «Ты не должен склоняться ни перед кем». Как много оплеух и пинков он уже получил, следуя этому совету! Однако мисер Арнау оказался прав: после каждой стычки парни с верфей проникались к Уго все бóльшим уважением, даже если они были старше и крепко его поколачивали.

Мальчик и старик шли через квартал Льюль, позади площади Борн и церкви Святой Марии, когда услышали далекий звон колоколов. Арнау, как и многие другие барселонцы, остановился в растерянности: то был не призыв к молитве.

– Долгий звон, – прищурившись, шепнул старик. – Умер король Педро.

Не успел Арнау договорить, как зазвучали колокола Святой Марии. Их поддержали колокола церкви Святых мучеников Жуста и Пастора, церкви Святой Клары, монастыря Фраменорс… И вскоре уже все колокола Барселоны и ее окрестностей звонили по усопшему.

– Король! – Крики на улицах подтвердили скорбную весть. – Король умер!

Уго заметил беспокойство на лице мисера Арнау; взгляд его усталых поблекших глаз устремился куда-то далеко, в сторону площади Борн. Мальчик принял тревогу старика за скорбь:

– Вам нравился король Педро?

Арнау скривил губы и покачал головой. «Он женил меня на змеюке, своей воспитаннице, женщине скверной, с какой стороны ни посмотри», – мог бы ответить он.

– А его сын? – не унимался мальчик.

– Принц Хуан? – переспросил Арнау.

«Именно он стал причиной смерти одного из лучших людей в этом мире» – вот что хотелось ответить Арнау. Воспоминание о Хасдае, горящем на костре, причинило ему жгучую боль. Этот человек спас ему жизнь, после того как сам Арнау защитил его детей; этот еврей принял его и сделал богатым. Сколько же лет прошло!..

– Он плохой человек, – коротко ответил Арнау.

«Человек, который потребовал выдать трех виновных, – добавил старик про себя. – И три хороших человека принесли себя в жертву ради своих любимых и ради людей из своей общины».

Арнау вздохнул и тяжелее навалился на плечо Уго.

– Мы возвращаемся домой, – объявил старик посреди трезвона и всеобщей суматохи. – Боюсь, что в ближайшие дни или даже недели в Барселоне наступят тяжелые времена.

– Почему? – спросил Уго.

Старик висел на его руке мертвым грузом. Мальчик выпрямился в ожидании ответа, но ответа не последовало.

– Почему вы сказали, что в Барселоне наступят тяжелые времена? – упорно повторил он через несколько шагов.

– Королева Сибилла бежала из дворца со всей своей родней и двором несколько дней назад, – пояснил Арнау, – как только удостоверилась, что супруг ее действительно умирает…

– Она покинула умирающего короля? – изумился Уго.

– Не перебивай, – проворчал Арнау. – Королева бежала, потому что опасалась мести принца… То есть нового короля Хуана, – поправился он. – Королева никогда не проявляла к пасынку ни малейшего почтения, а Хуан винил ее во всех своих бедах – от размолвок до открытой вражды с отцом. В прошлом году король лишил Хуана титула и привилегий местоблюстителя короля[6], для наследника престола это унижение. Он будет мстить, это яснее ясного, и карательных мер не избежать, – предрек Арнау.

На следующий день после смерти Педро Третьего прихожане, да и сама церковь, облачились в траур, повсюду царила скорбь. Уго слушал воскресную мессу, стоя рядом с матушкой, – это были единственные моменты свободы, которые позволял Антонине перчаточник с улицы Каналс. Среди толпы мальчик разглядел и мисера Арнау – тот стоял сгорбившись, но все же стоял, как и они сами, как все бедняки. Уго посмотрел на Деву Марию. Мисер Арнау утверждал, что ему Она улыбается. Сам Уго такого не видел, но старик упрямо стоял на своем, и они приходили в церковь в самое разное время, чтобы помолиться и еще раз проверить.

Мальчику Дева у Моря не улыбнулась ни разу, но он все равно молился и просил, как и в этот день, о Ее заступничестве: за свою матушку, чтобы она ушла от перчаточника и снова стала веселой, чтобы она смеялась и любила его как прежде; чтобы они смогли жить все вместе, втроем с Арсендой. Уго помолился за своего отца, помолился за здоровье мисера Арнау и за освобождение генуэзца. «Освобождение… – засомневался Уго. – Если его отпустят, он вернется в Геную, не будет больше меня обучать, и я не стану мастером, – сказал он себе и тотчас почувствовал угрызения совести. – Да. Верни ему свободу, Владычица», – решительно заключил он.

По окончании долгой мессы Уго с Антониной не воспользовались крохами оставшегося у нее времени, чтобы поболтать и