Капитан остановился перед Бакутой и с интересом взглянул ему в лицо.

— Тише, — спокойным жестом остановил он усердного боцмана, — ведь еще нет восьми часов.

Странное зрелище представляли собой застывший, как на параде, великан-боцман и капитан. Со стороны нельзя было без улыбки смотреть на этих людей, когда они стояли рядом.

—————

Глава вторая

Последний рейс капитана Кланга

Сутулый, поразительно маленький человечек остановился перед великаном Бакутой. Склонив голову набок, он приложил руку к козырьку и поздоровался с командой. Потом разгладил ладонью пышные седые бакенбарды.

Издали капитана Кланга можно было принять за ребенка, наряженного в морскую форму. Но морщинистое лицо с выпуклыми серыми глазами и седина свидетельствовали о его преклонном возрасте. Никто не знал, сколько ему лет, хотя бывалые моряки с дальних времен помнили и знали его как испытанного, старого капитана северных морей.

Кланг вынул из кармана золотистую жестяную коробку, протянул ее боцману.

Капитан не курил и всегда носил с собой монпансье.

— Премного благодарен, — склонился над коробкой польщенный Бакута и осторожно, точно булавку, выбрал круглый леденец.

По-прежнему не говоря ни слова, Кланг повернулся на каблуках и направился в сторону кают-компании.

Но следует рассказать, что за судно возвращалось с Камчатки и кто составлял его команду.

Небольшой пароход ледокольного типа «Звездочет», водоизмещением в 500 тонн, в начале июня, покинув Владивосток, плавал у берегов Камчатки, развозя грузы по становищам и зимовьям. Дряхлый «Звездочет» совершал свой последний рейс. По возвращении во Владивосток ему предстояло остаться на месте для портовой службы или, скорее всего, пойти на слом. Старая команда, прослышав о том, что после рейса капитан уходит в отставку, заранее покинула «Звездочет», и в рейс с готовностью пошла молодежь, радуясь возможности побывать на Камчатке.

Из стариков на «Звездочете» остался один боцман Бакута, последние пять лет плававший с капитаном Клангом.

Команда, собранная из новичков старалась изо всех своих юношеских сил, и в результате «Звездочет» совершил рекордный по быстроте переход. В Петропавловске-на-Камчатке команде парохода устроили чествование. На торжественном заседании кто-то предложил переименовать судно. Моряки с радостью подхватили эту мысль и тут же быстро придумали новое, гордое имя: «Звезда советов»…

На следующий день матросы хотели замазать на носу парохода старое стершееся название и написать новое, но Кланг запретил, ссылаясь на закон. Он ничего не имел против переименования, но на него необходимо было получить разрешение Наркомвода. Представитель Совторгфлота охотно пообещал исхлопотать согласие соответствующих организаций, и с этого дня команда стала называть свой пароход не иначе, как «Звезда советов».

Теперь, познакомив читателя с кораблем и его командой, мы можем продолжать наш рассказ.

В это утро, в обычный час, на пароходе начались судовые работы.

Бакута привинтил шланг, матросы, увертываясь от пенистой струи, быстро и усердно принялись растирать палубу.

И без того чистая палуба, вымытая ночным дождем, приобрела парадный, розовый цвет. Андрею Мурашеву боцман велел протереть олифой мостик, — это была легкая работа, к тому же рядом красили стойки, а когда матросы красят, часы проносятся быстро и весело в разговорах и шутках. Матрос Дружко, водя кистью, то и дело отступал с ведерком белил назад и, склонив голову на плечо, любовался своим мастерством.

На палубу в деревянных сандалиях выскочил освежиться кочегар Грунин. Вытирая кончиками нашейного платка разгоряченное, вымазанное угольной пылью лицо, он с завистью посмотрел на красившего стойки Дружко и, глотнув воздуху, крикнул:

— Послушайте, маэстро, вы где кончали академию?

Дружко с еще большим наслаждением нанес на стойку мазок и, не удостаивая кочегара даже поворотом головы, ответил с непринужденной любезностью:

— Конечно, в Италии.

И, грациозно держа кисть кончиками пальцев, он, кокетливо вытянув губы, добавил:

— Знаток несомненно определит это сразу, по стилю. Но нельзя быть требовательным к кочегару…

К удовольствию матросов, растерявшийся кочегар, потоптавшись на месте, счел за благо скрыться.

В кают-компании в это время Леонард Карлович Кланг, переодевшись в летний китель, ходил вокруг стола, постукивая высокими голландскими башмаками. С давних лет в спокойные, свободные часы Леонард Карлович любил надевать эту легкую деревянную обувь, заменявшую ему домашние туфли и, как многие подозревали, приятную ему тем, что она делала его заметно выше ростом.

— Позвольте и мне в свою очередь, — сказал Головин капитану, — поздравить вас с отличной погодой.

— Награда за последний рейс, — благодушно улыбнулся Кланг. — Надеюсь, я это заслужил за сорок лет… Ведь это — мое последнее плавание.

— О, нет, как можно, — из учтивости запротестовал штурман, — еще во Владивостоке я слыхал, что вас переводят на юг…

— Прогуливаться с курортниками от Сочи до Гагр! — с усмешкой перебил Кланг. — Нет, дорогой штурман, мне просто хотят подарить пенсионную книжку. Но, признаться, я не представляю себе, как Леонард Кланг станет стричь купоны…

Неприятный для обоих разговор весьма кстати прервала уборщица, явившаяся накрывать на стол.

В полдень Головин сменил на вахте второго штурмана Кремнева. В два часа дня подул свежий ветер, еще через час небо заволокло тучами и начался дождь. В наступивших сумерках по морю забегали зловещие барашки, а к ночи пароход, замедлив ход, лег в дрейф. На опустевшей палубе чуть светился тусклый фонарь. Пенистые волны ударялись о борта.

В кубриках в этот вечер долго не ложились спать, вспоминая минувший солнечный день.

Помрачневший Бакута, неодобрительно прислушиваясь к доносившемуся из-за переборки смеху матросов, поучал Андрея Мурашева:

— Много смеялись сегодня ребята, обрадовались неизвестно чему. А теперь море даст себя знать… Как бы нам не отправиться к морскому штурману. Ступай, пока есть время, ложись спать… Чую, сегодня не обойтись без аврала…

С тяжелым предчувствием ушел Андрей из тесной каюты боцмана. Но, вернувшись в кубрик, он тотчас забыл мрачные предсказания и повеселел. Мгновенно он забыл про шторм и качку, так тепло и уютно было в шумном матросском кубрике. Дружко рассказывал, как в одном английском порту продают часы на кило, и так как никто не верил ему, он клялся, что лично купил 500 граммов часов и раздарил знакомым девицам в Одессе. За столом кочегар Золотов сосредоточенно записывал в толстую тетрадь песню, слова которой диктовал ему матрос Григоренко, лежавший на койке и точно читавший их по складам.

— «…Ты голову склонила ко мне на грудь, — скандировал Григоренко, — …и тихо прошептала…»

— Повтори, — буркнул