тех пор никто не решался приставать к Нине с любезностями или насмешками.

Потом узнали о ней, что с детских лет она осталась без матери и, будучи единственным ребенком, с девяти лет рыбачила с отцом. Ей было шестнадцать, когда умер отец. Тогда она поступила на пароход уборщицей. И с той поры, вот уже четыре года, работала на судах дальнего плавания.

Не все оказались столь выносливыми, как Нина. Нервное потрясение при аварии судна и ледяная стужа погубили шесть человек. Спустя восемь дней после гибели «Звездочета» скончались механик Данилин, Золотов, Грунин, Иванов, Морозов и Дружко. Никакие заботы не могли их спасти, и напрасно Нина, по приказанию Головина, выдавала больным двойной паек.

Отвергая пищу, они метались в горячке на дне шлюпки. Еще через четыре дня умер матрос Вишняков.

Накануне пронесся короткий дождь, и лежавший у кормы Вишняков неожиданно подполз к Мурашову. Как ни в чем не бывало, точно стряхнув мучительный жар, матрос сел рядом с Андреем и внезапно попросил:

— Накинь на меня твой бушлат. Я немного продрог. Что со мной было?

Он задумчиво сидел всю ночь, охватив руками голову, и все были уверены, что он поправился. Утром Нина, разделив консервы и соленые от морской воды сухари, к удивлению друзей, раскупорила еще одну банку, в которой оказались яблоки.

— Ешьте! — со смущенной улыбкой сказала она товарищам. — Сегодня праздник.

— Совершенно верно, — подхватил Бакута. — Седьмое ноября. Я еще вчера, когда делал зарубку, хотел поздравить.

Боцман каждую ночь ножом отмечал на левом борту шлюпки прошедший день. Это был его календарь.

Моряки встали и торжественно прокричали «ура». Крепко держась за руки, они запели гимн. Слабыми голосами пели они, и вдруг низкий бас Бакуты оборвался. Боцман отвернулся от друзей.

— Пропал мой голос, — тихо промолвил он.

Праздничный день приподнял настроение друзей, и боцман до заката солнца рассказывал, как в прежние времена он поражал всех своим несравненным басом. В воспоминаниях не замедлила появиться молодая, сказочно богатая англичанка. Однажды, как уверял боцман, на стоянке в Ливерпуле молодая миллиардерша услыхала его пение и, от восхищения потеряв рассудок, гналась за ним до Ревеля. Миллионы, брошенные к ногам певца, не помогли — каменный Бакута надменно отверг богатство и слезы красавицы.

На исходе тихой, безветреной ночи заснувшего было Головина разбудил прерывистый шопот. Открыв глаза, он с трудом разглядел в темноте возбужденного Вишнякова. Матрос, согнувшись, стоял на коленях и изо всех сил тряс онемевшую Нину. В каком-то неистовом припадке толкал он ее.

— Нина! Нина! Нина, гляди! Нева… — дрожащим голосом твердил он, указывая вдаль. — Нина, почему мы плывем по Неве? Смотри, сколько огней!.. Иллюминация!.. Да гляди же, Петропавловская крепость! Красные, синие, зеленые огни!..

Содрогаясь от радости, протянув руки, он плачущим шопотом повторял:

— Нева, Нева! Мосты!.. А народу, народу! Сколько народу гуляет по набережной… Флаги!.. Нина, скажи мне, скажи же, как это мы попали на Неву? И к празднику, к самому празднику поспели!

И вдруг, резко отбросив Нину, Вишняков вскочил на ноги.

— Мост! — вне себя закричал он. — Боцман, лево руля! Ребята, мост! Мост! Быки! Расшибемся! Куда вы, ребята? — в ужасе завопил Вишняков. — Быки, быки!..

И он бросился за борт. Не успел Головин опомниться, как Нина схватила Вишнякова за ворот рубахи. Через минуту они втащили его назад в лодку. Он всхлипывал и тихо про себя бормотал.

На рассвете он умер.

В шлюпке остались четверо.

И еще девять суток, не встречая пароходов, плыла шлюпка в океане. На двадцать первый день четверо моряков плыли уже под палящим солнцем тропиков. По единодушному заключению Головина и Бакуты, шлюпка очутилась в центре Тихого океана, и теперь в любую минуту можно было ожидать спасения. Штурман и боцман твердо надеялись встретить один из многочисленных пароходов, совершающих рейсы из Америки в Японию и Китай. К этому времени подошли к концу все запасы продовольствия, а от недавно прошедшего ливня у моряков сохранилось лишь полведра пресной воды. Нина печально распределила остаток сухарей. Пряча в карман последний паек, Бакута обратился к товарищам с удивительной речью. Пораженные, слушали его Головин, Андрей и Нина.

—————

Глава четвертая

Рука на борту

Бакута положил свои огромные руки на колени и, устремив на Головина тоскующий взгляд, спросил:

— Скажите, Александр Павлович, как я выгляжу? Сделайте одолжение. Мне это очень нужно знать.

— Отлично, — недоумевая, ответил штурман. — Я нахожу, что вы выглядите лучше всех.

— Я так и думал, — печально кивнул боцман. На мгновение едва заметное самодовольство промелькнуло в его глазах.

— К чему вы это спрашиваете? — осторожно осведомился Головин.

— Я сейчас все расскажу, — чуть слышно прошептал Бакута, — но слушайте меня внимательно, потому что я сию же минуту должен получить ответ.

Боцман задумчиво потер ладонями колени и, вскинув голову, гордо заявил:

— Хотелось бы мне знать, кто представляет себе, что способен съесть в один прием боцман Иван Бакута, моряк советского торгового флота?

— О-о-о, — откликнулся Мурашев, — кто же не помнит, как вы на «Звезде»…

— Боцман Иван Бакута, — величественно остановил Андрея боцман, — это человек, который играючи съедает буханку хлеба, котел борща или такую миску щей, в какой можно свободно искупать годовалого ребенка.

После этого неожиданного вступления боцман, несколько оживившись, продолжал:

— Однажды, хотите верьте, хотите нет, в тысяча девятьсот восьмом году в Гамбурге я навел ужас на весь Сан-Пауль, когда на пари выпил бочонок пива и закусил всем, что было в буфете. В придачу я мог еще слопать хозяйку биргалки. Таков был Иван Бакута. Надо вам сказать, что немец берет кружку пива, сосиски, сигаретку и сидит королем целый вечер. Но разве это дело для русского моряка? И совершенно понятно, что, когда ко мне подошла медхен и поставила на стол одну кружку пива, три сосиски и кружок хлебца, я, конечно, не стерпел издевательств. Я хлопнул бумажником по столу и загремел: «Милостивые государи, если к вам пришел честный русский моряк, то он не потерпит насмешки и не позволит морить себя голодом». Все сидевшие в биргалке поднялись из-за стола. Один из немцев с почтением подходит ко мне и протягивает руку. «Хотите пари?» предлагает он…

— Боцман, вы что-то хотели спросить у меня, — вставил штурман, воспользовавшись