И мама с дедом не могли нарадоваться за него. Не только они, а весь класс пришёл поздравить Большакова–младшего – молодец, Никита!

Ух, ты–ы… – слышались восторженные возгласы одноклассников. Кто‑то из них впервые перешагнул порог такого солидного учреждения. Ещё бы – все здесь по–настоящему, по–военному. Здорово! Одним словом, ОСОАВИАХИМ.

А фотография Никиты украшала стену на самом видном месте в фойе – «Наши лучшие выпускники». Как он здесь походил на своего отца: те же упрямые губы, волевой подбородок и, главное, глаза, глаза. Про такую схожесть говорят – как две капли воды. Предательская влага наполнила мамины глаза. Еле–еле удерживалась, чтобы не разреветься. Нельзя, нельзя в такой торжественный день. Нельзя мальчику портить праздник. Хотя причина для слез была одна – боялась потерять своего родного ненаглядного мальчика, который спал и видел себя, как и отец, пограничником. Даром что в изголовье кровати его портрет отца с орденом на груди в окружении портретов улыбающегося Сталина на трибуне Мавзолея и Никиты Карацупы со знаменитым Ингусом.

Хотя мама в душе надеялась, что его успехи в школе, особенно по математике и физике, возьмут все же своё. Честно – не хотела она, чтобы и Никита связал свою жизнь с суровой профессией, как и его отец. Надеялась… Но сыну не перечила. Пусть сам решает. Он уже совсем взрослый. А что собак безоглядно любит, так это не самое плохое мужское достоинство. Добрый мальчик будет и добрым мужчиной. Хоть в жизни доброму человеку всегда почему‑то именно труднее всех, но пусть будет так. А не по–другому.

…Итак, под аплодистменты на выпускном вечере в ОСОАВИАХИМе в их размеренную жизнь вошёл ещё один член семьи, утвердив себя всеобщим любимцем жизнерадостным звонким лаем.

Хлопот и забот в их маленькой, но дружной семье, «паровозной команде», как пошучивал дед, теперь изрядно прибавилось. Щенок, он и есть щенок. За ним глаз да глаз нужен. Хорошо, что дед целыми днями дома, превратившись в заботливую няньку. А что не сделаешь ради любимого внука? Ну а Никита сразу после школы домой, на смену деду. Полгода пролетело махом. И стала их Леда–Ледушка настоящей красавицей, мощной, статной, ладной овчаркой. Куда только подевалась былая неуклюжесть лопоухого щенка? Месяц, другой – и гадкий утёнок превратился в принца – лебедя. Так и их умница Леда вошла в жизнь королевой бала.

…Будто вчера все это было. А вот теперь они вместе в Москву едут. В Москву!..

Жаль, что дед не дожил до этого светлого дня, а то порадовался бы за своего любимого единственного внука. Вот была бы радость!

— Полагаю так, – разглагольствовал довольный за внука дед. Это после того, как Никита по призыву уехал с лужить на западную границу. – Лазарь Моисеевич[1]не в обиде будет на старого машиниста. Коль не стал наш Никита машинистом паровоза или на худой конец командиром бронепоезда (значение машиниста дед все же превозносил выше роли командира) – будет настоящим пограничником. И добавлял, усмехаясь в седые усы:

— Я лично не в претензии. Граница, надо понимать, тоже толковых людей требует на свою охрану.

На все сто процентов оказался прав Большаков–старший, на все сто…

* * *

Большим балагуром и весельчаком был дед Никиты. Казалось, никакие беды не могли сломить его. Даже гибель любимого сына лишь добавила седины в голову, и все. Но так лишь только казалось.

После отъезда Никиты с Ледой, он, как потерянный, бродил по опустевшей квартире и вздыхал горестно: «Эх–ма–а, жизня… Нда–аа…»

И часто подолгу курил на балконе, прикуривая новую папиросу от докуренной до основания мундштука «беломорины». Мать ворчала на деда: «Пожалей себя. Хватит дымить. Слышишь, старый?»

И пугала свёкра нешуточно: будешь столько курить – положу тебя к себе в госпиталь на обследование. Узнаешь тогда. Там тебя враз образумят. Почему ещё не ужинал?

— Да как‑то не хочется одному. Кусок в горло не лезет. Тебя ждал, – отнекивался дед. – Вместе оно веселее…

Мама у Никиты хоть и рядовая сестра милосердия, но на хорошем счёту. Её ценят. Руки у неё золотые и душа тоже. Потому она и лучшая из среднего персонала в Центральном госпитале Красной Армии. И дома у неё авторитет непререкаемый. А для деда, ни разу в жизни ничем не болевшего, больничная койка – мука горькая. Он себя и представить не мог в больничной пижаме. Да и расставание с привычным бытом для него вообще немыслимое испытание. Поэтому угрозы невестки действовали. Но, что ни говори, а сдал дед, сильно сдал за последний год. Но ещё хорохорился по привычке:

— Я ещё правнуков дождусь. Уж правнука я точно воспитаю машинистом.

Выше и достойнее звания машиниста паровоза дед не признавал никакой другой мужской профессии. Но разве что пограничника. И то скрепя сердце. Сам машинист в третьем поколении, дослужившись до этой должности, начиная с кочегара, он сына своего, Большакова–младшего, видел только стоящего за рычагами паровоза. Естественно в должности машиниста. И все шло к этому. И семейная династия должна была продолжаться по раз и навсегда накатанной колее. А как иначе? Иначе и не могло быть по–другому. Но… Но наступил семнадцатый год. Грянула одна революция, другая, а за ними – лиха беда начало – заполыхало пламя Гражданской войны. Страшное смутное время.

И стали оба Большаковы водить бронепоезда в Красной Армии. Отец, соответственно, машинистом, а сын поначалу был у него в помощниках. И тут лихая судьба закрутила в немыслимый водоворот событий и их судьбы, раскидав по разным концам огромной страны. Да и немудрёно было в то беспокойное, кровавое время потеряться друг с другом. Слава богу, не навсегда.

Стал Большаков–младший комиссаром в Красной коннице. Ну и покидала его судьба на Гражданской по белу свету, помытарила, в том числе и по госпитальным койкам. Хлебнул лиха. Через край. Сполна ему военная судьбинушка все отвесила. Доверху. Выдала с довеском.

С отцом виделся за все эти годы пару раз, и то на ходу. Случайно. Только и успел сообщить ему при последней встрече, что женился и сейчас отправляют его отряд укреплять границу в Туркестане.

Хотел бы вернуться к отцу на паровоз, да куда там: начальство не отпускает. А молодую жену, сестру милосердия, пусть лучше приютит у себя. Пока он в дальних краях будет нелёгкую службу нести.

Рожать ей скоро. Ну а коль сын родится, быть первенцу машинистом. Вот тогда деду и подмога будет, и смена достойная в наступающей мирной жизни. И будут вместе гнать составы по гудящим рельсам вперёд, вперёд, вперёд. Туда, где они сходятся у горизонта. На том и решили…

Мать Большакова–младшего умерла от сыпного тифа, что свирепствовал в ту лихую годину, так что осиротел их дом без хозяйки. Но, как видно, ненадолго.

Сошлись характерами старший Большаков и молоденькая сноха. И за дочь была, и за хозяйку. На всем была печать заботливой женской руки, радетельницы семейного очага в их небольшой квартире. Уют и покой, внук подрастает. Смышлёный, ласковый, умненький. Чего ещё для старости желать? Большего счастья и не сыскать. Одно огорчало: изредка бывал дома сын, наскоком. Как красное солнышко – только прибыл и уже обратно в путь–дорогу собирается. Служба. Тут уж ничего не попишешь.