— Он сидел перед нами и просил у нас совета, — продолжал Колиньи. — Он плакал, терзаемый противоречиями, его руки дрожали… И мы пошли на этот шаг… мы позволили ему. Привели к нему пастора, и тот отпустил ему этот грех, совершаемый во имя благой цели, ради нашего святого дела, во славу веры нашей и Господа нашего. Да, теперь он католик. Умеренный, из тех, кого называют «политиками». Но он по-прежнему наш душой, и вы убедитесь в этом. И если случится кому-либо из вас увидеть его в стане врага, помните, что он там потому, что давал присягу верности герцогу, а каждый из вас знает, что такое воинская присяга и как она согласуется с честью. В этой ситуации он не мог поступить иначе. В противном случае ему пришлось бы покинуть своего господина и уйти в наш лагерь, а это значило бы запятнать свою честь, нарушив присягу верности. Да, Лесдигьер будет командовать войском католиков, поскольку он теперь капитан и в его подчинении сотня всадников. Но он никогда не поднимет руку на своего брата по духу, а если и замахнется, то не для того, чтобы убить, а лишь отразить удар, направленный в его ли грудь или того, кого ему надлежит защищать. Готов поклясться в этом святой Девой Марией, матерью Иисуса Христа нашего!

— Клянусь, что в словах адмирала все — истинная правда, — произнес Конде, положив ладонь на Библию.

Ларошфуко поднялся и склонил голову:

— Прошу простить меня за мои подозрения, я не знал этого. Клянусь отныне, где бы ни встретил капитана Лесдигьера, с оружием или без него, я никогда не подниму на него руки и всегда буду считать его верным сторонником нашей партии.

— Клянусь в том же! — заявил Ла Ну.

— И я клянусь! — подал голос Д'Андело.

— Хорошо! — кивнул принц. — Ла Ну, вы сейчас же пойдете к Лесдигьеру и возьмете у него письменный приказ, который предъявите начальнику тех людей, что ждут в Бове. Думаю, он знает руку своего капитана и его подпись.

— У Лесдигьера есть королевский перстень, им он и запечатает приказ. Оттиск с этого перстня знаком господину де Бельевру, тому, под чьим началом находятся люди Лесдигьера.

— Отлично, с этим мы уладили. О том, чтобы все оставалось в тайне, думаю, не стоит говорить. Дальше. Место сбора — Розе-ан-Бри. Чтобы не возбуждать подозрений, следует отправляться небольшими группами или поодиночке.

— Когда начинается кампания?

— Немедленно.

Заседание закончилось. Его участники один за другим вышли из дома Конде и разошлись в разных направлениях: по улицам де Гонди, Вожирар и к воротам Сен-Мишель.

Однако принц и адмирал умолчали еще об одной причине, заставившей Лесдигьера переменить веру. Они не хотели, чтобы присутствующие подумали, будто этот шаг был предпринят им в целях стяжательства.

А дело было так.

Барон де Савуази, — дядя Камиллы и отец ее мужа, — смерть которого явилась для баронессы полной неожиданностью и повергла ее в траур, завещал своей любимой племяннице огромное состояние, родовой замок и земли в Мене. Священник, которому старый барон исповедовался перед смертью, узнал об этом от нотариуса и поспешил сообщить новость своему начальству. Епископ Ле Мана тут же возгорелся желанием завладеть этим богатством и предупредил священника, чтобы тот держал язык за зубами. Он решил женить на Камилле своего внука и таким образом прибрать ее богатство к рукам. Что касается ее мужа, то епископ надеялся получить согласие папы на расторжение этого брака, пообещав Пию V немалую сумму из тех средств, которые предполагал заполучить. В крайнем случае, он думал обратиться за помощью к кардиналу. Во исполнение своего намерения епископ самолично отправился к папе, а в Париж послал аббата церкви Святого Венсана, дабы тот утешил несчастную баронессу в своем горе и исподволь подготовил ее к тому, что ей придется вступить во владение родовым замком ее дяди и выйти замуж за внука епископа Ле Мана. В противном случае епископ грозил лишить ее всего состояния, мотивируя это тем, что замок старого барона, стоящий близ Ле Мана, а также все принадлежащие ему земли еще со времен Меровингов были собственностью епископа Домнула, который построил храм Святого Венсана и был родоначальником династии герцогов Менских и Анжуйских, одним из отпрысков которых и являлся ныне здравствующий епископ Ле Мана. Выйдя замуж за его внука, Камилла таким образом узаконит свои права на владение землями своего дяди, а также приобретет могущественного покровителя в лице вышеозначенного епископа. Если баронесса де Савуази воспротивится такому сценарию, ей предоставят родословную герцогов Менских и подключат к этому делу Ватикан, который и вынесет соответствующее решение в пользу Ле Майского епископа.

Выслушав все это, баронесса вконец растерялась и побежала к королю с просьбой воспрепятствовать действиям епископа, угрожавшего конфискацией замка ее отца. Однако король не пожелал обострять отношений с папой и сообщил, что решение епископа не подлежит обсуждению, и он не намерен мешать святым отцам церкви в осуществлении их плана, который к тому же, если судить, по словам аббата, являлся вполне законным. На прощанье он выразил свое сожаление и посоветовал Камилле не упрямиться, дабы церковь за непослушание не объявила ее еретичкой, что сулило бы ей самые печальные последствия.

Убитая двойным горем, Камилла, не догадавшаяся спросить у аббата, почему эту тяжбу затеяли только сейчас, а не тогда, когда были живы ее отец и дядя, вернулась домой и погрузилась в тягостные размышления. Она решила немедленно посвятить в обстоятельства дела своего мужа, не зная еще, что тот отбыл в Голландию по торговым делам своей компании, и не догадываясь, что документы на законное владение замком, которые были пожалованы предкам де Савуази королем Карлом Мудрым, были похищены во время похорон старого барона и находились теперь за семью замками в одном из подвалов церкви Святого Венсана.

Но судьбе было угодно распорядиться иначе, нежели мыслил епископ. Виной всему оказался случай, произошедший со священником, тем самым, что исповедовал перед смертью старого барона, отпуская тому его земные грехи.

Один знакомый монах как-то пригласил его отобедать вместе с ним. За трапезой священник приналег на вино больше, чем следовало бы, благо, платить за это не надо было, и выболтал своему приятелю планы епископа. Монах оказался сметливым и тут же сообразил, кому и за сколько можно продать такие сведения. Он поехал в Париж, нашел прелата монастыря Нотр-Дам, с которым был знаком, и обо всем поведал ему. Получив вознаграждение, монах уехал восвояси, а прелат сообщил обстоятельства дела епископу Лангрскому Пьеру де Ганди, который через три года станет канцлером и милостынераздавателем у супруги Карла IX Елизаветы Австрийской.

Епископ позвал к себе аббата Д'Эпинака, наставника Генриха Гиза, и имел с ним следующий любопытный разговор:

— Мсье аббат, мне надлежит посвятить вас в обстоятельства некоего дела, касающегося приумножения богатства нашего монастыря.

Аббат, жадный и завистливый как Навуходоносор, немедленно ответил: