— А Ши понимает куда больше этого сосунка, — вдруг бормочет Бардо и ловит мой ошарашенный взгляд, — с Герантом действительно лучше договориться.

— Я уже от нее в восторге, — двоедушник отвешивает мне шутливый поклон, отчего темно-каштановые волосы падают на его лицо, но не скрывают шального желтого блеска нечеловеческих глаз.

Буря же, напротив, все больше мрачнеет, и мне кажется, что сейчас вокруг начнут потрескивать молнии. Он бросает на меня испепеляющий взгляд — ждет, что я вмешаюсь.

Вот уж нет. Без прямой угрозы жизни?

Чего ты хочешь, Буря? Сам кашу заварил. Отец не учил тебя думать, а потом говорить? Учил, я точно знаю. И сейчас, на чужом корабле, зависимый от чужого расположения, ты бы лучше заткнулся, Саджа тебя разорви.

Я отвечаю ему совершенно безразличным взглядом и пожимаю плечами:

— Тебе не все равно, если ты спасен и летишь в нужном направлении?

Буря брезгливо морщится.

— Само присутствие двоедушника может принести неудачу! Сколько наших людей гибло после встречи с этими тварями? Если ты не забыла, то у нас таких вешали!

В груди тихо булькает крохотный котелок, расплескивая вокруг раскаленное раздражение, густо замешанное на глухой усталости.

Сжимаю пальцами подлокотники кресла и чувствую, как на плече напрягается рука Бардо. Капитан молчит, и я прекрасно его понимаю. Все-таки Буря — человек, который войдет в Совет и будет плотно сотрудничать со Звездной гильдией.

Бардо не вольный стрелок, он подчиняется законам Гильдии, а Буря злопамятен и мелочен. Может нажить капитану проблем.

Вступать в перепалку с зазнавшимся юнцом, облеченным властью, — неразумно.

Я должна решить этот вопрос. Я — единственный человек, которого Север наделил достаточно властью, и Буря ее признает. С трудом, но признает. Законы и правила просто так не стираются из памяти, даже когда дом, где их чтут, разрушен.

Чуть поворачиваю голову и замечаю пристальный взгляд Геранта. Тяжелый, раскаленный и пытливый. Он пробирается под кожу, поглаживает нервы и рассыпается по мускулам жаркими колючками. Мне рядом с ним спокойно. Ничего в душе не вздрагивает, ладонь не тянется к револьверу, когда двоедушник двигается, не хочется отстраниться, когда он резко поднимает руку, чтобы отбросить назад непокорные волосы. Я не чую опасности. Знаю, что он, несомненно, может причинить вред, но не здесь и не нам.

На чьей ты стороне?

Не нужны слова. Можно просто заглянуть в его глаза, чтобы мысли прочитать.

Не спеша поднимаюсь, встаю к нему спиной. Это, наверное, единственный жест, каким я могу выразить свое доверие, а Буря, поняв, что поддержки не дождется, медленно наливается яростным багрянцем.

Я на голову ниже его ростом, вдвое легче, но сейчас во мне столько болезненной тоски и безразличия, что не страшно столкнуться с его яростью. Я уже побеждала его в тренировках. И он об этом помнит.

Нашего дома больше нет — разве Буря не понимает? Севера больше нет…

И мир уже не тот.

— А ты не забыл, что твой отец не поддерживал такие меры? Чистота крови и души для него ничего не значили, — не замечаю, как повышаю голос, как стискиваю кулаки до острой боли в ладонях, — между прочим, Буря, тебе стоило бы вспомнить, что и во мне есть чужая кровь. И ты принял мою власть в Доме когда-то, а теперь говоришь мне о чистоте? Ты не забыл, что происхождение не спасает от камкери и их проклятья? И не забыл ли ты, что этот корабль должен доставить нас в безопасное место? Даже если им управляет порождения Яшана Яростного, мне плевать!

Буря открывает рот, но я не даю ему договорить.

— Просто сядь и… замолчи. Прояви уважение к выбору отца, хотя бы сейчас.

Буря фыркает и отступает, скрещивает руки на груди.

— Что еще я мог услышать от полукровки, — бросает презрительно и вальяжно разваливается в свободном кресле.

Потираю переносицу и сажусь на место. Расфокусированный взгляд блуждает по панели навигации и наталкивается на несколько размытых зеленоватых точек.

— Ваши друзья-камкери не собираются отставать, — хмыкает двоедушник.

«Пассажиры» у Бардо оказались колоритные. Мальчишка — дибил малолетний, возомнивший, что его власть хоть чего-то стоит.

На «Зорянке» у него прав меньше, чем у хера собачьего, так что я искренне наслаждаюсь его негодованием и демонстративно не обращаю внимания на гневные вопли.

Перемазанный в крови и пыли, Буря пыжится так уморительно, что я не сдерживаю улыбки. А уж его тирада о том, что двоедушники приносят несчастья…

А еще мы приносим в жертву младенцев на растущую луну и проклинаем облысением, твою мать.

И этот мальчишка — приемник целого Дома? Это он займет место отца, что, по словам Бардо, был умелым воином и сильным правителем? Других кандидатов не нашлось?

Игнорирую нелепый вопрос в свой адрес, вывожу сосунка из себя. Мне вообще не до этого, так как в поле зрения попадает второй пассажир.

Ворон в груди встряхивается, поднимает голову и пронзительно каркает. Выбивает меня из колеи, потому что до этого момента почти никогда не реагировал на чужаков. Для ворона они не существовали.

Девушка сухощавая и высокая, вся скручена из прочных жгутов тренированных мышц. Лицо — странное, неуловимо-нечеловеческое, острое, будто высеченное из сциловой глыбы — не выражает ничего, кроме усталости и апатии.

Не красотка, однозначно. Хорошо ощущается чужая кровь. Даже слепой бы заметил заостренные уши и глаза больше обычного, крепкие ногти, хоть и подрезанные, но все еще угрожающие.

Жертва камкеритской «страсти»?

Все знают, что камкери могут сделать с женщиной.

Передергиваю плечами, стараюсь не думать об этом. Девочка точно не виновата в том, что ублюдки сотворили с ее матерью, да и выглядит она, как тренированный боец. Жалость тут не нужна.

Чувствую ее запах еще до того, как незнакомка подходит и усаживается в кресло, предложенное Бардо. Ни кровь, ни пот, ни гарь не могут скрыть именно ее аромат.

Я малодушно радуюсь, что девка сидит достаточно далеко, потому что по коже бегут мурашки, а волосы на затылке становятся дыбом от терпкого запаха шалфея и темной переспевшей ежевики.

Он оседает на языке и перекатывается под нёбом, впрыскивая в кровь кислоту и болезненное возбуждение, вколачивая в сердце раскаленные гвозди.

Бардо что-то говорит, а я шутливо отвечаю, даже поклон этот дурацкий делаю, разряжаю обстановку. Никто не замечает, как сверлю друга яростным взглядом, а он только криво усмехается и нарочно подталкивает кресло ближе, заставляя меня отклониться и опереться руками на навигационную панель.

Сжать пальцы и стиснуть зубы до хруста эмали.