Поднявшись, я осторожно развернулся — мне не хотелось упасть с крыши случайно — и стал орать на нее, а она молча уставилась на меня.

— А я вас знаю, — вдруг сказала она.

— Откуда? — удивился я.

Тогда я туго соображал. Люди подходят ко мне по всей стране: на заправках, в ресторанах, магазинах, театрах и даже в общественных туалетах. Они говорят: «А я вас знаю», хотя на самом деле смысл их слов совсем в другом: «Я вас не знаю, но видел по телевизору». Они хотят взять автограф, хотят, чтобы я им рассказал, как выглядит Пенни Чемберс на самом деле, в реальной жизни. Но в ту ночь я такого просто не ожидал. Та жизнь, как мне казалось, была далеко в прошлом.

— По телевизору видела.

— Господи ты боже мой. Я тут собирался покончить с собой, но это ничего — для автографа-то время всегда найдется. У вас ручка есть? А бумажка? Да, опережая ваш вопрос: она еще та сука, кокаин нюхает — как дышит, а еще трахается со всеми подряд. Кстати, что вы тут вообще делаете?

— Я… Я тоже собиралась спрыгнуть с крыши. И хотела бы воспользоваться вашей лестницей.

К этому все в итоге и сводится: к лестницам. Ну, не в прямом смысле этого слова — процесс мирного урегулирования на Ближнем Востоке к лестницам не сводится, да и рынок краткосрочных займов тоже. Но за годы работы на телевидении, где я брал интервью у самых разных людей, я понял, что любую, даже самую обширную тему можно свести к мелочам, разобрать по кусочкам, как в конструкторе «Лего». Один религиозный деятель рассказывал мне о вере, возникшей из случайности (в детстве его нечаянно заперли в сарае на ночь, и Господь Бог вел его сквозь тьму); побывавший в заложниках человек рассказывал мне, как он выжил благодаря семейной дисконтной карте Лондонского зоопарка, которая настолько умилила одного из бандитов, что пленника отпустили. Хочется поговорить о серьезном, но без случайно запертых дверей сарая и семейных дисконтных карт не получается — без них непонятно, с чего начать. По крайней мере, если вы ведете шоу «Доброе утро с Пенни и Мартином». Мы с Морин не могли объяснить друг другу, почему мы несчастны настолько, что готовы расплескать наши мозги по бетону, как молочный коктейль из «Макдоналдса», и поэтому говорили о лестнице.

— Да, пожалуйста.

— Я подожду, пока… В общем, я подожду.

— То есть вы собираетесь вот так стоять и смотреть?

— Нет, что вы. Я так полагаю, вы бы не хотели, чтобы вам кто-то мешал.

— Верно полагаете.

— Я пойду туда, — махнула она рукой в сторону противоположного края крыши.

— Я вам крикну, когда буду лететь вниз.

Я рассмеялся, а она никак не отреагировала.

— Да ладно вам. Вполне удачная шутка. В наших-то с вами обстоятельствах.

— Знаете, я что-то не в настроении, мистер Шарп.

Сомневаюсь, что она пыталась пошутить, но ее слова вызвали у меня еще более сильный приступ смеха. Отойдя к другому краю крыши, Морин примостилась у стены. Я развернулся и снова уселся на край крыши. Но я не мог сосредоточиться. Момент был упущен. Вы, наверное, сейчас думаете: и как же сильно нужно сосредоточиться, чтобы спрыгнуть с крыши высотного дома? Вы удивитесь, но до появления Морин я был как раз достаточно сосредоточен — еще чуть-чуть, и я бы спрыгнул. Все мое внимание было сконцентрировано на том, почему я оказался на этой крыше. Я совершенно отчетливо понимал, что как только я коснусь земли, все будет кончено раз и навсегда. Но из-за разговоров с ней я потерял концентрацию, меня словно затащили обратно в этот мир, с его холодом, ветром и громкой музыкой семью этажами ниже. Но того настроя было не вернуть — это как если бы мы с Синди начали заниматься любовью, и в этот момент вдруг проснулся бы кто-то из детей. Я не передумал, я все равно знал, что в какой-то момент мне придется довести дело до конца, но только не сейчас, в ближайшие пять минут я не смогу этого сделать.

Я окликнул ее:

— Эй! Может, поменяемся? Заодно и посмотрим, как у вас получится!

Я снова рассмеялся. У меня было шутливое настроение, я был довольно сильно пьян — и вдобавок сильно не в себе, — поэтому почти все, что я говорил, казалось мне веселым и смешным.

Морин вышла из тени и осторожно подошла к ограде.

— Мне бы тоже не хотелось, чтобы мне мешали, — заявила она.

— Никто вам мешать не будет. У вас есть двадцать минут, а потом я хотел бы опять занять свое законное место.

— И как вы собираетесь перелезть обратно?

Об этом я не подумал. И правда, с помощью стремянки можно только сюда перебраться — на той стороне не было места, чтобы ее поставить.

— Придется вам ее подержать.

— В смысле?

— Вы передадите мне лестницу, я просто прислоню ее к ограде, а вы подержите.

— Я ее в жизни не удержу — вы слишком много весите.

А она — слишком мало. Она была хрупкого телосложения и, казалось, вообще ничего не весила; я даже подумал, не хочет ли она покончить с собой из боязни умереть долгой и мучительной смертью от какой-нибудь болезни или еще чего-нибудь в этом духе.

— Тогда вам придется смириться с моим соседством.

Я не знал, хочу ли я перелезать через ограждение. Оно стало границей: по крыше можно было дойти до лестницы, по лестнице — до улицы, по улице — до Синди, детей, Даниэль, ее отца и всего остального, что меня сюда занесло, как пакет из-под чипсов в ветреную погоду. На краю крыши я чувствовал себя в безопасности. Там я не чувствовал стыда, не чувствовал себя униженным — насколько это, конечно, возможно, если в новогоднюю ночь ты сидишь на краю крыши в одиночестве.

— А вы не могли бы перебраться на другой край крыши?

— Сама перебирайся. Это моя лестница.

— Не очень-то это по-джентльменски.

— Да я вообще ни хрена не джентльмен. На самом деле отчасти поэтому я здесь. Вы что, газет не читаете?

— Ну, иногда местные просматриваю.

— И что вы обо мне знаете?

— Вы работали на телевидении.

— И все?

— Пожалуй, да. — Помедлив, она добавила: — А вы не были женаты на ком-то из «Аббы»?

— Нет.

— Может, на другой певице?

— Нет.

— А, вспомнила: вы любите грибы.

— Я люблю грибы?

— Да, вы сами сказали. У вас в гостях был шеф-повар какого-то ресторана, и он дал вам что-то попробовать, а вы еще сказали: «Ммм, обожаю грибы. Ел бы и ел». Это были вы?

— Возможно. А это все, что вы обо мне знаете?

— Да.

— А отчего, по-вашему, я хочу покончить с собой?

— Понятия не имею.

— Может, хватит мне мозги пудрить? Задрала уже.

— Вы не могли бы выбирать выражения? Подобные слова я нахожу оскорбительными.