притворив за собой накрепко дверь, плюхнулся на стул и схватился за голову. Морда полыхала, как маков цвет. Не мужик, а чистая красна девица. Отчаянно мутило.

Я приголубил банку с огурцами, отхлебнул еще грамм двести рассола, вытянул двумя пальцами огурчик и захрустел, пытаясь привести мысли в порядок.

Странная мне задачка выпала на этот раз! Что дано — неизвестно, что надо сделать неизвестно. Ничего не известно. Ничего не понятно. Не могли же меня отправить сюда для того, чтобы я щеголял перед новой Викой босиком и в трусах?

Я добыл новый огурец, откусил и сам себе посочувствовал. Там в 1978 году хоть было понятно для чего все затевалось. А здесь? Эхххх…

Второй огурец тоже как-то быстро кончился, и я подумал, что не плохо было бы перекусить чем-нибудь посолиднее, поосновательнее. Поискал куда запулить огуречную жопку, не нашел, пристроил ее просто на столе.

Все, хватит нюни разводить, надо одеваться и идти. На кухне у меня сидят два потенциальных источника информации, а я, как последний дебил, прячусь от них здесь.

Установка получилась действенной. В мозгу образовался нестерпимый зуд. Информация расползалась по местам, освобождая место для новых данных. Я поднялся, потер руки и принялся искать во что облачиться к выходу в люди.

* * *

С вещами было не густо. Если не считать шаманского маскарадного костюма, перьев и бубна, то вообще хреново. Под кроватью нашелся один носок. Не первой и, видимо, не второй свежести. Даже мне с похмельем и перегаром его аромат показался излишне эксклюзивным.

Там же валялись кроссовки. Знакомые, с белыми полосками по бокам. Когда-то и у меня такие были. На кроссовках красовалась гордая надпись Abibas. К всемирно известному бренду они не имели никакого отношения.

Я снял с гвоздя джинсы. Примерил. Штаны оказались впору. На босы ноги натянул обувку. Порыскал в поисках футболки. Не нашел ничего, даже самой захудалой майки. Заглянул в сундук. Там лежали стопками вафельные полотенца и постельное белье с больничными штампами. Все новое.

В крышку сундука изнутри было вставлено зеркало. И я, наконец-то, смог себя увидеть. Что сказать? Рост выше среднего, но не дылда. Возраст… Хм, с этим у меня всегда загвоздка. На глазок, навскидку лет двадцать пять. Волосы светлые прямые почти до плеч. Густые, без челки. Карие глаза. Прямой нос. Над губой небольшой шрам. Не красавец и не урод. Парень, как парень.

На левом плече большое родимое пятно, чем-то похожее на эполет. На этом пятне я и завис.

В дверь просунулось любопытное лицо. По мою душу приперся Воланчик.

— Любуешься? — Спросил он максимально серьезно. — Или наводишь марафет?

Я бросил на него взгляд. С ним всегда было сложно понять, шутит или нет. От этой мысли я едва не выронил крышку сундука, едва не прибил пальцы. Снова! Снова чужая мысль. Словно прошлое подбрасывает мне воспоминания по чуть-чуть. Пара слов, пара фраз. Ничего существенного.

— Влад, — позвал я. Называть Воланчиком его не хотелось. Кличка казалась мне оскорбительной. — Ты не знаешь, где мои вещи?

Он нахмурил брови. Подошел, пощупал ладонью мой лоб.

— Серый, что с тобой? Ты часом не заболел?

Я понял, что сделал что-то не так, но что конкретно не уразумел. Чтобы прояснить ситуацию, спросил:

— А что такого?

Воланчик приложил ладонь к своему лбу, сравнил, разницы не нашел.

— Ничего, — сказал он, — ты меня Владом лет десять не называл.

— Теперь буду. — Сказал я твердо. — Здесь девушка, неудобно.

Воланчик только хмыкнул. Вид у него стал растерянный.

— Как знаешь. А вещи твои Лис должен был привезти. Правда, вы с ним поцапались…

Я указал на свой голый торс.

— А я что, вчера сюда прямо так пришел?

Он заржал.

— Ты что, ничего не помнишь?

Я честно помотал головой. В моей памяти не было не то что вчерашнего вечера, там не было вообще ничего. Правда, об этом Воланчику знать не следовало.

— Ну ты брат и надрался. — Сказано это было почти с гордостью. Словно способность напиваться до состояния амебы была величайшим достижением. — Ты же вчера девкам все свое шмотье раздарил. Я джинсы еле отобрал у тебя. Ты даже один носок втулить умудрился!

Я посмотрел на смердящий комок, лежащий под кроватью, и невольно возгордился своим предшественником. Чтобы пристроить девчонке столь ценный приз нужно иметь недюжинный талант.

— И что теперь делать?

Он задумчиво постучал пальцами по косяку, ушел в сени, вернулся с растянутой белой майкой. Впрочем, с белой я погорячился. Такой она была когда-то в далекие дни своей молодости. Сейчас цвет этой тряпки определялся между желтым и пятнисто-серым.

— На, накинь.

Я взял шмотку двумя пальцами.

— Чье это?

Воланчик небрежно отмахнулся.

— Кто ж его знает? В сенях висело. Там много разного барахла.

Я повесил майку на спинку соседнего стула, вытер пальцы о штаны.

— Спасибо, но лучше я так.

Воланчик ничуть не обиделся.

— Как знаешь, — сказал он. — Пойдем. Там Вика ждет.

* * *

Вика не ждала. Вика занималась делом. Пока нас не было, она успела накрыть на стол. Глядя на простенькие блюда, я невольно словил приступ ностальгии. Так частенько мы с ребятами ели в девяностые. Да, что греха таить, позже я иногда тоже баловал себя подобным.

На щербатой тарелке лежали бутерброды — размятая сайра на черном хлебе, украшенная сверху майонезом и фитюлькой укропа.

Вика перехватила мой взгляд и смутилась.

— Я больше ничего не нашла, — поспешила объясниться она. — В холодильнике еще яйца были. Вот…

На электрической плитке в ковшике действительно булькали четыре яйца. Вика продолжила:

— А еще я чай заварила со смородиновым листом. И там, — она махнула на окно, — нарвала зеленушки.

Рядом с бутербродами, в эмалированной миске лежали перья лука и укроп.

— Если бы картошка росла, я бы копнула маленько, — девушка развела руками, — но здесь ничего такого нет.

— Картошечка? — Воланчик встрепенулся и ринулся к выходу, бормоча на ходу: — Совсем забыл!

Почти сразу он вернулся обратно и обрадовал нас восклицанием:

— Я ж тут вам харчи привез!

За собой он действительно волок мешок, заполненный до половины чем-то округлым.

— Вот и картошечка! — Парень оставил свою поклажи по середине и без того тесной кухни. Распрямился, картинно смахнул не существующий пот: — Принимай, хозяюшка.

Вика довольно