— Ну хорошо, предположим.

— Что предположим, папа? Он живет от нас через три дома. Мы с ним вместе с собаками гуляем по утрам. У меня, что, не может быть друзей?

— Что ты делала в Парковой Зоне?

Этот вопрос огорошил Зою. Она застыла и будто потеряла голос, то открывала рот, то закрывала, но не произнесла ни звука. Министр обернулся и сурово смотрел на дочь.

— Что ты делала в Парковой Зоне? — повторил он свой вопрос.

— Ты следил за мной?

— Ты дочь министра обороны. Зоя, за тобой следят десятки людей. Или ты думаешь, что если за тобой как тень не таскается охранник с пистолетом, никто не знает где ты?

— Отлично! — всплеснула руками Зоя. — То есть за мной все время следят.

— Успокойся. Никто каждый твой шаг не контролирует, хотя, может, и надо было. Но в таких местах как Парковая Зона мои люди везде, как фонари на улицах, через каждые сто метров. Ты что думала, они тебя не заметят или сделают вид, что не заметят? Чтобы я и близко не видел тебя рядом с этим местом и с этим Левичем. Ясно?

— Причем тут Боб?

— Причем? А почему именно он пригласил тебя в Парковую Зону?

— Да что ты заладил, — взорвалась девушка, — «Парковая Зона», «Парковая Зона»? Да, была я там на концерте, да, они трещали, о чем-то против правительства. И что? Я же не собираю восстание против тебя, митинг не устраиваю. Вообще ничего не делаю, ни плохого, ни хорошего.

Михаил Авлот выслушал ее возмущенную речь. Он пристально посмотрел на нее, взгляд его был холодным и жестким. Видимо, эта ситуация была не таким уж и пустячком, чтобы из нее раздувать проблему, как считала Зоя.

— Зоя, включи свои мозги, — попросил ее отец. — Что ты вообще знаешь о Парковой Зоне? Она задумывалась как островок без цивилизации, глоток свежего воздуха. Но диссиденты превратили ее в какой-то лагерь свободы. Митинги, благотворительные концерты, призывы к революции. Причем, они сами понимают, что выгнать их оттуда не составит труда. Но ведь кто там собирается? Молодежь? Ну как взять и выгнать детей из парка? Ты ведь сама понимаешь, это не больше, чем интересная игра в диссидентство. Мы их и не трогаем, только ставим больше охраны, чтобы они сами друг друга не покалечили. Но вот в чем проблема, Зоя, за этими детьми стоят взрослые дяди, которые любую драку обращают себе на пользу. Оппозиция направляет эту молодежь с палками в руках против полицейских, а потом в новостях показывают жертвы. Каждое депутатское кресло — это деньги, связи, тендеры, и за все это некоторые готовы платить. Только чужой кровью платить, вот таких юнцов. Ты скажешь, причем тут ты? Я тебе отвечу. Придя в Парковую Зону, ты как бы засветилась на политической арене, и кто надо тебя уже заметил.

— Папа, кто меня там мог заметить? Там столько людей… Ты боишься, что пресса будет обсуждать, что я вращаюсь в диссидентских кругах.

— Я либеральный отец и позволяю дочери самой выбирать свою точку зрения. Но я боюсь, что кто-то съест тебя как пешку, пытаясь добраться до меня.

— То есть ты ферзь? — мрачно, с долей сарказма спросила Зоя. — Боже, как пафосно.

— Да, черт побери! А ты все не поймешь. Я решаю долю тысячи судеб в этом государстве. А для тебя все игры. Твой Боб, сын парикмахерши, активный член одной из прогрессивных партий, так называемые «человекоборцы». Эти человекоборцы акцентируют внимание на правах гидроцефалов, обвиняя правительство в геноциде. Но суть в том, что их главный враг — это я. Доктор Зло, вот кто я для них, подонок, мучающий людей с большими головами. Почему же тогда, Боб Левич, прекрасно об этом зная, начинает общение с тобой и приводит в собрание людей, ненавидящих твоего отца? Не кажется ли тебе это странным? Стала бы ты дружить с дочерью людоеда и садиста?

Последние фразы министр Авлот почти кричал. Зоя молча сидела, вдавив тело в кресло. Нет, она не боялась отца. Она знала, что он сердится не на нее, а на тех, кто хочет ее обидеть. Но сама мысль, что даже этот придурок Боб дружил с ней только из-за того, что она дочь министра…. Реальность заглядывала ей в глаза и жизнь теряла краски. Эти мысли: «кто я?», «что я?», «зачем я живу?» — снова настырно лезли ей в мозг, забивая все пространство между извилинами.

Она что-то пробормотала, вроде «да, папа, я все поняла» и пошла к себе в комнату. И депрессия уверенным шагом направилась за ней. Догнав девушку, она приобняла ее за плечи, и что-то нашептывая, закрыла за ними дверь.

Глава 3

Помещение Центральной Библиотеки походило на подземелье. Мрачные петляющие коридоры, пропитанные пылью, и тусклые лампочки навевали чувство отчужденности и даже страха.

Адам шел за библиотекарем следом, боясь потерять его из виду хоть на миг и остаться один в этом склепе знаний. Хотя его проводник вряд ли мог от него скрыться, даже появись у него такое желание, — он был уже в возрасте и прихрамывал на одно колено.

— Что же тут у вас так темно? — спросил Адам. — Как же тут у вас люди работают?

— А кому здесь работать? Вы, молодой человек, первый посетитель за последние два года в этом крыле. Сюда и приходят только ученые и шизофреники. Вы кстати кто?

— Я ученый, — буркнул Адам.

— Ну да, конечно… как я только мог такое спросить.

В подземной части библиотеки, где сейчас они находились, были собраны архивы. Каждая книга или рукопись, все, что представляло ценность как издание, сначала копировалось и сохранялось в электронном виде, а потом уже попадали сюда, как правило, в единственном экземпляре. И даже если виртуальный двойник пользовался ошеломительным спросом, то его оставленный на полках подземелья печатный брат был никому не интересен. Эти книги были гарантами подлинности информации, их никто годами не брал в руки, не читал. Может быть поэтому архивная часть библиотеки напоминала мифическое подземное царство мертвых, только здесь нашли покой не души, а книги.

Молча, они шли по коридорам, ориентируясь на надписи на стенах. Наконец, библиотекарь указал на дверь.

— Вот, тебе сюда. Найдешь дорогу обратно?

— Вы что хотите уйти? — в некотором смятении спросил Адам.

— Конечно, хочу. Мне с тобой тут торчать особо интереса нет. Ты здесь можешь и день просидеть. И вообще, это библиотека, сиди, читай… я тебе зачем?

— Смеетесь, как я выйду отсюда?

Библиотекарь хмыкнул.

— Не