Кроме того, у меня маленькие дети. Для меня они прекрасные. Это дети Людовика.

В моих мечтах не было никакой логики. Я мечтала о рыцарском романе, а он не строится на реалиях жизни. И все же я хотела удержать Акселя во Франции. Я обрадовалась, когда Людовик показал мне письмо от Густава из Швеции. В нем говорилось следующее:

«Монсеньор, мой брат и кузен граф де Ферзен, имея соответствующее разрешение, служил в армейских подразделениях Вашего Величества в Америке и доказал, что достоин вашей благосклонности. Поэтому я не считаю, что моя просьба о предоставлении под его командование полка королевских войск покажется нескромной. Его происхождение, богатство, положение, которое он занимает при мне, убеждают меня в том, что его кандидатура может быть приемлемой для Вашего Величества, и поскольку он в равной степени будет оставаться прикомандированным к моей армии, он будет делить свое время между службой во Франции и службой в Швеции…»

Не потребовалось много времени, чтобы убедить Людовика в достоинствах этой идеи. Аксель получил возможность чаще бывать в Версале, не вызывая никаких кривотолков. Он мог приходить во французской военной форме.

— Мой отец недоволен, — сказал он мне. — По его мнению, я зря трачу время.

— Увы! — ответила я. — Боюсь, что и я тоже.

— Я никогда не тратил его более счастливо.

— Сегодня вечером состоится концерт. Надеюсь, что вы придете.

Все шло в том же духе.

Отец Ферзена был энергичный человек. Если его сын решил терять время во Франции, он должен жениться. Нашлась очень достойная молодая женщина, превосходно подходящая ему. Она, была состоятельна, ее отец считался влиятельным человеком во Франции. Все, что ей было нужно, — это муж, высокий по происхождению и титулу. Дочь инспектора финансов Жермена Неккер — таково было имя подобранной ему невесты.

Когда Аксель рассказал мне об этом, я встревожилась. Если он женится, то наши романтические отношения разлетятся вдребезги. Да, я была замужем, да, у меня не было никаких шансов выйти замуж за Акселя. Но кто когда-нибудь слышал о женатом трубадуре? Каким образом он сможет постоянно находиться при мне, если женится и его женой станет Жермена Неккер, женщина демократических и реформаторских убеждений и твердых принципов, унаследованных от своих родителей?

— Этого не должно быть, — сказала я. Ферзен согласился со мной, но опечалился. Неккеры уже знали о таком плане и считали его отличным. Мадемуазель Неккер была бы смертельно оскорблена, если бы он не сделал ей предложения выйти за него замуж.

— Мы должны найти для нее другого поклонника, — объявила я, — который понравился бы ей больше.

Но меня охватил ужас: как может женщине нравиться кто-то больше, чем Аксель?

Жермена Неккер была очень решительной женщиной. Она выйдет замуж только за того, кто ей нравится, заявила она. Мне показалось странным, что она не собиралась выходить замуж за Акселя. Но она была влюблена в барона де Сталя и решила выйти за него замуж. Поскольку она была очень энергичной молодой женщиной, то через весьма короткое время превратилась из Жермены Неккер в мадам де Сталь.

Аксель показал мне письмо, написанное им своей сестре Софи, которую он очень любил и с которой всегда был откровенным. Он заверил меня, что Софи поймет его настоящие чувства.

«Я никогда не свяжу себя узами брака. Это против моей натуры… Поскольку я не могу быть вместе с женщиной, которой я хочу принадлежать и которая действительно любит меня, я не женюсь ни на ком».

Романтическая любовная история продолжалась.

Он не мог оставаться во Франции долгое время. Семейные дела требовали, чтобы он вернулся в Швецию. Через несколько месяцев он вернулся в Париж вместе со своим господином — королем Густавом. Мне хорошо запомнился день, когда мы получили эту новость. Людовик был на охоте и остановился в Рамбуйе. Когда стало известно о прибытии Густава, мой муж собирался настолько поспешно, что принимал гостя в разных ботинках: на одной ноге ботинок с красным каблуком и золотой застежкой, на другой — с черным каблуком и серебряной застежкой. Густав, который безразлично относился к собственному внешнему виду, не обратил на это внимания.

Важно, что Аксель был снова во Франции. Я выдала свои чувства, сразу же объявив, что мы должны устроить празднество в Трианоне в честь короля Швеции. Я была решительно настроена устроить праздник, какого еще никогда не было. Люди из моего окружения выражали недоумение, хихикали и шептались украдкой — в честь кого устраивается этот праздник?

Мне никогда раньше не нравился Густав, поскольку во время своего предыдущего приезда во Францию — я была в то время дофиной — он подарил бриллиантовый ошейник любимой собаке мадам Дюбарри. Это было и глупо, и вульгарно, говорила я тогда, он оказывал большее почтение любовнице короля, чем будущему королю Франции. Однако теперь он был королем Акселя, и я хотела дать прием в его честь, поскольку одновременно принимала и Акселя.

В театре Трианона мы показали пьесу Мармонтеля «Чуткий сон». После окончания спектакля все перешли в английский парк. Светильники были спрятаны в листве деревьев и кустарников. Я приказала вырыть борозды позади храма любви и заполнить их вязанками хвороста. Когда они загорелись, создалось впечатление, что храм покоится на языках пламени.

По словам Густава, у него создалось впечатление, что он побывал на блаженных Елисейских полях, другими словами — в раю. Именно такое впечатление мне и хотелось создать, поэтому я приказала, чтобы все облачились в белые одежды и прогуливались, как обитатели рая.

В такой романтической обстановке мы с Акселем могли быть ближе, чем всегда. Мы могли коснуться друг друга, могли даже поцеловаться. В белых одеяниях, в сумерках той волшебной ночи можно было поверить, что мы находимся в ином, фантастическом мире, где отсутствуют долг и реальность.

Когда начался ужин, мы больше не могли быть вместе. Я переходила от столика к столику, наблюдая за тем, чтобы моим гостям досталась дичь, которую король убил на охоте, а также осетры, фазаны и все другие деликатесы. Все было так, как я хотела. Несмотря на все великолепие — а ведь никогда не было столь великолепных приемов даже при этом дворе! — мне хотелось сохранить иллюзию простоты жизни в Трианоне.

Несколько дней спустя после приема Аксель и я вместе с Густавом и другими придворными и лицами из окружения шведского короля смотрели, как Полатр де Разье и человек по имени Пруст высоко поднялись над нашими головами на воздушном шаре. Шар назывался «Мария Антуанетта». Я с трудом могла поверить своим глазам. И другие находились под большим впечатлением, ожидая неминуемой катастрофы, но шар пролетел от Версаля до Шантийи и дал повод поговорить о чудесах науки.

Однако я больше думала об Акселе и о том, что вскоре нам предстояло еще одно расставание, а каждое следующее становилось труднее предыдущего. Мне захотелось подарить ему что-нибудь на память. Я преподнесла ему маленький календарь, на котором написала: «Вера, Любовь, Надежда — навеки с нами».