Вспышка гнева исказила её божественно прекрасное лицо.

Газеты описывали принцессу Боргезе как идеал классической красоты; но теперь, увидев её, Вернита поняла, что даже самые пышные цветистые комплименты, расточаемые прессой, не могли в полной мере описать красоту Полины.

Её тело, черты лица, голос, движения — все было безупречно. Принцесса была поистине прекрасна — не мёртвой холодной красотой статуи, но живой прелестью, сквозящей в каждом повороте головы, в каждом движении руки.

Как только портной вышел, лицо принцессы разгладилось. С обворожительной улыбкой она обернулась к мужчине, сидящему рядом.

Её правильное лицо с огромными бархатными глазами, озарённое шаловливой детской улыбкой, было необыкновенно привлекательно.

Верните трудно было оторвать взгляд от такой красавицы. Однако, когда принцесса обратилась к следующей посетительнице — модистке, нагруженной шляпными картонками, — Вернита перевела взгляд на её предыдущего собеседника.

Этот человек, стройный, элегантный, небрежно развалившийся в кресле, казалось, тоже сошёл со страниц романа.

Глаза его были холодны, как лёд, губы кривились в лёгкой презрительной усмешке.

Вернита заметила, что он высок и широкоплеч. От него исходил дух спокойной, уверенной силы, чем-то напомнивший девушке отца.

«Должно быть, ему за тридцать, — подумала Вернита. — Кто бы это мог быть?»

Принцесса снова нежно улыбнулась собеседнику, и у Верниты не оставалось больше сомнений о его роли в этом доме.

Любовные приключения принцессы Боргезе описывались в газетах с откровенностью, мало что оставлявшей даже самому пылкому воображению.

Вся Франция знала, что после гибели на войне первого мужа принцессы брат поспешил найти ей второго, чтобы хоть как-то удерживать любвеобильную Полину в рамках приличия.

Уже два года принцесса была замужем вторым браком за итальянским князем Камилло Боргезе. Эдвард Уолтем, приехавший с семьёй во Францию как раз во время их помолвки, говорил, что, если бы не братец Бонапарт, бедная корсиканская дворянка не могла бы и помышлять о такой блестящей партии.

В свои семнадцать лет Вернита обожала романические истории и жадно ловила все подробности женихе Полины.

Она узнала, что князю двадцать восемь лет, что он — типичный итальянец с тёмными кудрями и сияющими чёрными глазами.

Кроме того, он — владелец несметного богатства, огромных поместий в Италии и уймы титулов.

Леди Уолтем, не меньше дочери интересовавшаяся помолвкой принцессы, рассказывала дочери:

— Говорят, что собрание драгоценностей Боргезе — одна из лучших частных коллекций в мире, бриллианты Боргезе знамениты на всю Европу.

Князь и принцесса поженились в августе, вскоре после разрыва Амьенского договора.

Весь Париж восхищался пышной свадьбой. От мадам Данжу и Луизы Вернита знала все, даже самые мелкие подробности.

В конце осени, когда скудные средства Уолтемов таяли с ужасающей быстротой, Вернита услыхала от мадам Данжу, что принцесса ищет искусную портниху для пошива нижнего белья… Благодаря её заказам леди Уолтем с дочерью существовали до сих пор.

Принцесса знаком подозвала модистку, не переставая улыбаться своему собеседнику.

«Кто бы ни был этот джентльмен, — подумала Вернита, — он совсем не похож на итальянца».

— По-моему, эта шляпка тебе идёт, — заметил джентльмен, обращаясь к принцессе.

— Ты уверен? А поля не слишком широки?

— Они обрамляют твоё лицо, словно нимб.

— Ты считаешь, мне нужен нимб?

— Что за ангел без сияния вокруг головы? — ответил джентльмен, и принцесса рассмеялась, показывая в улыбке белоснежные зубы.

— Отлично, я её возьму, — сказала она модистке. — Сделайте мне ещё несколько таких же. Только пусть все будут разные!

— Mersi bien, madame la Princesse, — отвечала модистка, сгибаясь в низком поклоне.

Наконец-то принцесса заметила Верниту!

Она сделала знак рукой, и Вернита с сильно бьющимся сердцем приблизилась к софе, на которой возлежала красавица.

— Кто вы? Я вас раньше не видела! — поинтересовалась принцесса.

— Я принесла неглиже, которое вы заказывали, madame la Princesse, — ответила Вернита.

Принцесса наклонилась вперёд, и Вернита, поспешно развязав узелок, достала оттуда воздушное изделие из муслина и кружев.

— Mais oui! — воскликнула принцесса. — Очаровательно! Как раз то, что мне нужно!

Полина вскочила и, к изумлению Верниты, скинула с себя сперва дезабилье, затем ночную сорочку.

Выскользнув из одежды, она осталась нагой — совершенная, словно греческая богиня, от макушки до маленьких изящных ступнёй.

Вернита поспешно помогла ей надеть сорочку, щеки девушки горели от смущения. Она и представить себе не могла, что леди — тем более принцесса — может как ни в чём не бывало раздеться донага перед джентльменом!

Расправив кружева на сорочке, принцесса подняла руки и сделала изящный пируэт, чтобы единственный зритель мог оценить её новый наряд со всех сторон.

— Ну как, Аксель? — воскликнула она. — Как я выгляжу?

— Прелестно, как ангел, — ответил он.

— Спасибо, — улыбнулась принцесса. — Именно это я и хотела услышать.

Она повернулась к Верните.

— Вы сами его сшили?

— Oui, madame la Princesse, как и все бельё, которое вы заказывали в последнее время.

Секунду поколебавшись, Вернита продолжала со смелостью, внушённой отчаянием:

— Но «Мезон Кларе» очень мало мне платит — так мало, что я решилась прийти прямо к вам. Мне нравится шить для вас, madame la Princesse, и я не хочу бросать эту работу, но на те гроши, что платят не в торговом доме, жить невозможно!

Руки Верниты дрожали, сердце колотилось как сумасшедшее. Она уже раскаивалась в том, что начала этот разговор. Что знает эта прекрасная и бесстыдная женщина о бедности? Разве она может понять, как важно для Верниты каждое лишнее су?

— Сколько вам платит «Мезон Кларе»?

Этот вопрос задала не принцесса, а джентльмен, которого она называла странным именем Аксель.

Вспомнив о хороших манерах, Вернита присела перед ним в реверансе и кратко назвала суммы, которые получала у посредников за сшитые сорочки, нижние юбки и ночные рубашки.

Выслушав, джентльмен заметил:

— Неудивительно, что вы взбунтовались! Если не ошибаюсь, Полина, ты выплачиваешь «Мезон Кларе» астрономические суммы. Только вчера или позавчера месье де Клермон-Тоннер жаловался на твою расточительность!

— Мой казначей жалуется на каждую мою трату! — капризно ответила принцесса. — И Наполеон без конца повторяет, что надо быть экономнее — один Бог знает, почему!