Без денег, с опозоренным гербом, граф не стал искать покровительства при дворах соседних монархов. Его не устраивала перспектива быть принятым из милости или служить пешкой в чужой политической игре; он предпочел жизнь простого наемного солдата. Поскольку в этой части континента давно уже было неспокойно, работы для солдат хватало, и граф, превосходно владевший различными видами оружия, быстро делал себе карьеру. Однако нигде он не задерживался надолго; стоило ему дослужиться до достаточно высокого офицерского чина, как он объявлял о своей отставке и вновь отправлялся странствовать и искать приключений. Об этих годах его жизни ходили различные легенды, от самых возвышенных, вроде той, как граф в одиночку спас целый город, пробравшись в лагерь неприятеля и убив военачальника, да не простого, а полукровку, потомка демона, до самых неприглядных, вроде службы Айзендорга на пиратском корабле. Сам граф, впрочем, впоследствии мало рассказывал о своих приключениях и лишь неоднократно повторял, что видел и пережил многое, но ни разу не посрамил рыцарской чести и имени, а если кто-нибудь в этом сомневается, пусть выйдет и назовет себя. Таковых не находилось, и не только из-за репутации графа как прекрасного фехтовальщика, но и потому, что знавшие его действительно не имели поводов сомневаться в чести и слове Айзендорга.

Тем временем в Тарвилоне обстановка вновь накалилась. Клика Урмарандов восстановила против себя решительно всех: народ — жестокими поборами и притеснениями, дворянство — беззаконием и произволом. Юный король жил фактически пленником в собственном дворце, и надежды, что его скорое совершеннолетие исправит положение, становились все призрачней. Весть о серьезной болезни юноши послужила толчком для выступления против временщиков. Попытка чисто дворцового переворота, однако, провалилась: Урмаранды хорошо заботились о своей безопасности. Тогда уцелевшие заговорщики бежали из столицы, чтобы вернуться с ополчением, а городская беднота подняла мятеж и в самом городе. После двух недель боев власть временщиков пала. Регент был убит во время штурма дворца, еще двое наиболее ненавистных Урмарандов отправились в тюрьму, а затем — на плаху, ряд других ждало изгнание. Однако король, под флагом верности которому все это совершалось, скончался в самый разгар триумфа. В народе, разумеется, никто не сомневался, что проклятые Урмаранды успели-таки извести его ядом и черной магией; как оно было на самом деле, сказать трудно. Здравомыслящие люди, именуемые обычно циниками, не слишком скорбели по поводу этой утраты, понимая, что слабый, воспитанный Урмарандами монарх был бы сейчас наихудшим подарком для страны. Однако кому следовало занять престол? Вожди заговорщиков клялись в верности Кандерлиндской династии, но Урмаранды за годы своего владычества избавились от троих ее представителей, которые могли унаследовать трон по мужской линии: один пал жертвой странного несчастного случая, другой — еще более странной болезни, третий был брошен в тюрьму и, по официальной версии, покончил с собой. Тогда вспомнили о Ринуане, младшей сестре Кларольда, незадолго до его кончины выданной замуж за Анриха, брата Великого герцога Штейнельберского. Поскольку закон о престолонаследии Тарвилона запрещал передачу престола женщине, на царство был призван ее супруг. Новый монарх оправдал надежды приведшей его к власти кандерлиндской партии и восстановил ее прежнее могущественное положение (не без перекосов в другую сторону, разумеется). Среди пострадавших при Урмарандах одним из первых был реабилитирован граф Айзендорг; никто, впрочем, не знал, по какому адресу отправить это известие и жив ли вообще адресат. Четыре месяца спустя, однако, Айзедорг собственной персоной въехал в ворота Роллендаля. Все имущество, нажитое им за годы странствий и сражений, помещалось на двух лошадях (правда, превосходных). На одной ехал он сам, на другой, навьюченной поклажей — девочка лет восьми, несмотря на столь юный возраст, весьма уверенно державшаяся в седле; на поясе у нее висел длинный кинжал, бывший для ребенка настоящим мечом. На вопросы Айзендорг отвечал, что это его дочь, зовут ее Элина, а мать ее умерла, когда девочка была еще совсем маленькой. Никаких иных подробностей граф не сообщал, так что досужим сплетникам оставалось только догадываться, что за женщина сумела хоть на время преодолеть женоненавистнические воззрения графа и были ли их отношения оформлены законным образом — догадываться, разумеется, подальше от ушей и меча Айзендорга. Так или иначе, король признал Элину законной графиней Айзендорг.

Если в скитаниях граф не нажил никаких богатств, то и дома его ждало пепелище: его имение было полностью разорено урмарандистами, и даже сам замок серьезно пострадал во время какой-то феодальной междоусобицы. Король определил Айзендоргу пенсион, достаточно щедрый, чтобы вести жизнь дворянина, но, конечно, несравнимый с былыми графскими доходами. Средств на восстановление замка было явно недостаточно, продать фамильное поместье граф тоже не мог; кроме того, за годы странствий его характер несколько изменился, и Айзендоргу перестало доставлять удовольствие длительное одиночество. Мысль о необходимости знакомства дочери с высшим светом также сыграла не последнюю роль. Так или иначе, граф принял приглашение короля и поселился в столице, в небольшом особняке возле дворца, и стал вести более светскую жизнь, чем прежде.

Элина, в детстве хлебнувшая всех тягот походной жизни и приученная отцом никогда не теряться, довольно скоро стала чувствовать себя во дворце, как дома, легко покорив его хозяев, в особенности королеву. Начальным толчком к тому послужил этакий романтический ореол вокруг судьбы юной высокородной графини, с раннего детства знакомой с физическим трудом и полной лишений кочевой жизнью. Однако Элина быстро доказала, что не нуждается в жалости. Отцовское воспитание, по всей видимости, хорошо сочеталось с ее природными наклонностями, ибо девочка отличалась гордым и независимым характером, презирала нежности и сантименты, всегда была полна энергии и имела по каждому вопросу свое мнение, которое и дюжине воспитателей не удавалось изменить. Учителя отмечали ее незаурядные способности, однако похоже было, что Элина всерьез намеревалась стать героем, как ее отец. Поначалу ее увлечение боевыми искусствами воспринимали как детскую забаву, пусть и нетривиальную для ее пола, однако после того как она, четырнадцатилетняя девчонка, в честном поединке на Малом турнире одолела одного за другим трех молодых рыцарей, к ее мужскому наряду и мечу перестали относиться с улыбкой. Подобные улыбки, впрочем, всегда были делом небезопасным, ибо Элина никому не спускала пренебрежительного к себе отношения и умела отомстить, какой-нибудь невинной детской репликой поставив обидчика в глупейшее положение. Единственным авторитетом, который она признавала, был ее отец; и для сурового графа Айзендорга, в свою очередь, дочь оставалась единственным человеком, к которому он был привязан.

Принц, не разделявший героических увлечений своей дальней родственницы, пожал плечами на ее слова.

— Ныне такая эпоха, что героев помнят лучше, чем ученых и художников. Но, не в обиду графу Айзендоргу будь сказано, мало кто решится отрицать, что это эпоха варварства и упадка культуры.

— Вы рассуждаете прямо как наш маг Ральтиван, — усмехнулась Элина, произнося это имя без особого почтения.