самый высокий из них едва удерживал на весу свою склоненную голову. Недавно такой гордый, а теперь – поникший! У меня был порыв срезать всю грядку, но я знала, что если я подожду какое-то время, то цветы побелеют и высохнут на солнце, принимая иной, осенний вид.

* * *

Уход за садом всегда предполагает процесс обучения который никогда не заканчивается, – мы учимся понимать и уточнять, что работает, а что нет. Вам необходимо выстроить доверительные отношения с этим местом – знать о его климате, почве и растениях, там обитающих. Таковы реалии, с которыми приходится считаться, и на этом пути практически всегда приходится отказываться от каких-то своих фантазий и желаний.

Наш розовый сад, который мы начали разбивать, когда облагородили первые несколько участков на каменном поле, стал именно такой несбывшейся мечтой. Мы засадили клумбы прекраснейшими розами старинных сортов, такими как Белль де Креси, Кардинал де Ришелье и Мадам Харди, но больше всего мне нравилась нежная, пьянящая и восхитительная Фантен Латур с ее гладкими лепестками, напоминающими смятую бледно-розовую папиросную бумагу. Мягкая и бархатистая – можно было уткнуться носом в середину ее бутона и раствориться в его аромате. Тогда мы еще не знали, что розы с нами ненадолго: прошло совсем немного времени, прежде чем цветы начали протестовать против условий, в которых жили. Оказалось, что наша земля не очень подходила розам, а отсутствие свободной циркуляции воздуха на огражденных плетнем участках усугубляло ситуацию. Каждый сезон становился битвой за то, чтобы не дать гнили и плесени, которые все чаще нападали на цветы, окончательно победить, и, если мы не опрыскивали наши розы, они выглядели грустными и больными. Нам не хотелось вырывать их, но какой смысл заниматься садоводством поперек природы? И им пришлось уйти. О, как я скучала по ним и продолжаю до сих пор! Несмотря на то что сегодня на этих клумбах нет ни одной розы и все они давно заменены травянистыми многолетниками, мы все еще называем этот участок розовым садом. Они живут в нашей памяти.

Ни Тому, ни мне не нравилась идея аэрозольной обработки клумб химическими удобрениями. Причина моей боязни возникла из-за болезни моего отца. Когда я была ребенком, у него развилась недостаточность костного мозга, вызванная воздействием токсинов окружающей среды. До конца так и не удалось выяснить, что вызвало эту катастрофу, но среди возможных виновников мог быть один давно запрещенный пестицид, спрятанный в нашем садовом сарае, а также антибиотик, назначенный ему, когда он заболел на отдыхе в Италии за год до этого. Тогда он чуть не умер, но лечение в некоторой степени помогло и продлило ему жизнь еще на четырнадцать лет. Мой отец был высоким и физически крепким мужчиной, так что порой все мы забывали, что его костный мозг функционировал лишь наполовину. Однако его болезнь всегда фоном присутствовала в нашей жизни, и когда периодически у него случались обострения заболевания, угрожающие жизни, все, что мы могли, – это лишь уповать и надеяться.

В ту пору моего детства был один сад, который будоражил мое воображение гораздо сильнее, чем тот, что был у меня дома. Мать брала моего брата, меня и всех гостивших у нас друзей на плантацию Изабеллы – лесной сад в Ричмонд-парке. Едва прибыв туда, мы убегали и исчезали в массивных зарослях рододендрона, дрожа от предвкушения исследовать их и затеряться в ветвях. Кусты были столь густыми, что в них действительно можно было на какое-то время заблудиться так, чтобы даже запаниковать.

В этом саду был еще один элемент, будораживший наше детское воображение. На небольшой поляне, глубоко в лесу, мы обнаружили деревянный фургон, выкрашенный в красно-желтый цвет, над дверью которого была вырезана надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий»[5]. Мы подначивали друг друга нарушить запрет и войти, но отказ от надежды был явно не тем, к чему я могла бы отнестись легкомысленно. Казалось, что, открыв эту дверь, я вдруг выпущу в мир весь тот ужас, который даже не осмеливалась назвать. В конце концов, как это часто случается со всем неизвестным, фантазия оказалась гораздо ярче реальности. Однажды, когда мы наконец все же открыли эту дверь, за ней обнаружилось простое, выкрашенное в желтый цвет помещение с деревянной койкой, и, конечно же, ничего страшного не произошло.

Пока на ваше формирование оказывает влияние опыт, вы не осознаете, что это происходит, поскольку что бы ни случилось, это просто ваша жизнь; другой жизни нет, и все это часть того, кто вы есть. Только гораздо позже, когда я уже училась на психотерапевта-психоаналитика и приступила к самоанализу, я осознала, насколько сильно структуры моего детского мира были потрясены болезнью отца. Я начала понимать, почему призыв над дверью фургона так сильно повлиял на мое детское воображение, а также почему в 16 лет мое внимание привлекло сообщение в новостях об утечке с химического завода в Севезо, Италия[6]. Тогда в результате взрыва образовалось облако токсичного газа, и сокрушительные последствия этой катастрофы в полной мере проявились лишь со временем. Почва была отравлена, и местные жители страдали от серьезных длительных проблем со здоровьем. Та катастрофа что-то всколыхнула во мне, и я впервые обратила внимание на экологические проблемы и связанную с ними политическую борьбу. Такова работа бессознательного, что при этом я не увидела параллели с неизвестным химическим веществом, которое сделало моего отца больным. Я только понимала, что пережила мощное экологическое пробуждение.

Перебирая прошлое и возвращаясь к подобным воспоминаниям в ходе моего самоанализа, я переживала другой вид пробуждения – к жизни психики и разума. Я приходила к пониманию того, что горе может уйти в подполье и что одни чувства могут скрывать другие. Моменты новых осознаний вспыхивают, проходят через душу, встряхивая и возбуждая ее; и в то время как некоторые из них могут быть желанными и бодрящими, другие могут оказаться трудными для усвоения и адаптации к ним. Параллельно с переживанием этих процессов я занималась садоводством.

Сад представляет собой защищенное физическое пространство, которое, в свою очередь, усиливает ваше ощущение ментального пространства, – все это создает тишину, неообходимую вам для того, чтобы слышать собственные мысли. Погружаясь в ручной труд, вы обретаете больше внутренней свободы, чтобы разобраться в своих чувствах и проработать их. Сейчас я обращаюсь к садоводству как к способу успокоить и разгрузить свой разум. Каким-то образом гул разноречивых мыслей в моей голове проясняется и успокаивается по мере того, как я заполняю ведро с сорняками. Идеи, которые дремали, выходят на