Дом ожил, да. И Славик это видел так же отчетливо, как и лучик тусклого ноябрьского солнца, пробившийся во двор дома на Мойке и улегшийся на его синий свитер.

А что с деньгами, кстати? Ну вот, как всегда. Из выданных в обменнике «Альфа-банка» осталось двести рублей с копейками. И пиво в холодильнике. Апельсиновый сок. Блок сигарет. Хавки порядочно.

Живем! Живем, парни!

* * *

Серега был не только хорошим другом и отличным собутыльником, но еще и человеком понимающим. Он первым сказал Славику тем похмельным утром – уже после чая, сока и пива в указанной очередности, – «Славка, чего-то тут не так».

А что не так-то? Вся эта история выглядит довольно странно – кто бы спорил! – однако квартира самая обычная, никаких пугающих явлений в стиле Стивена Кинга или булгаковской мистики. Ничего выходящего за грань разумного, даже проклятущий ящик в «Альфа-банке», по здравому размышлению, тоже не ахти какое чудо – его прежний владелец (точнее – владелица) вполне мог удачно играть на бирже или, к примеру, в свою очередь получить наследство от богатого иностранного родственника – покопавшись в секретере, Славик нашел перевязанную ленточкой пачку писем и открыток на немецком языке, все они приходили на этот адрес в конце восьмидесятых и в девяностых годах…

Короче, надо разобраться, а для вдумчивого изучения наследства требуется время. Уходить с работы Славик не думал – во-первых, остерегался тратить деньги из банковской ячейки, а во-вторых, не собирался нарушать привычный образ жизни. Выход был найден вполне рациональный: взять отпуск на три недели. За это время можно перетащить вещи от Валентины Васильевны и начать обживать новый дом.

Так Славик и поступил. Директор, конечно, выразил недовольство, рабочих рук не хватало, фирма как раз взялась за новый объект, однако Славик напомнил, что вкалывал он целое лето – в конце концов, сейчас ноябрь месяц, не сезон! Отпуск все-таки дали.

Итак, кто же она была, эта Людмила Владимировна Кейлин, решившая отписать свое достояние человеку, которого видела два или три раза в жизни, во времена славикова детства? И кстати, «Кейлин» фамилия немецкая, еврейская или прибалтийская?

В том, что бывшая владелица квартиры на Мойке являлась женщиной оригинальной, Славик убедился очень быстро, еще когда нотариус, участковый и гигантская мадам из жилконторы сверялись с тщательно и скрупулезно составленной описью имущества. В квартире вполне гармонично соседствовали старинная (Славик был уверен – дореволюционная) мебель, бронзовые канделябры в большой комнате, старые фотографии в рамках и новейшая, очень дорогая техника. Ну скажите, зачем восьмидесятидевятилетней старухе трехъядерный монстр с LCD-монитором и принтером? А ноутбук на кухне? Как его там оставили, так и лежит доселе на широченном подоконнике!

В общем, бабуля жила с удобствами – микроволновка работает, в каждой из комнат по телевизору, DVD-плеер, обширный набор дисков, в основном классика, от фильмов с Марлен Дитрих до «Покровских ворот». На пианино фотография Аркадия Райкина с подписью «На память дорогой Людочке, А.Р., 1959 г.» – ничего себе! Стиральная машина BOSCH в ванной. Книг мало: художественные альбомы, несколько разрозненных томов издания «Брокгауза и Эфрона», «Жизнь замечательных людей» и прочее в таком же духе. Славик отправил в книжный шкаф свою подборку фантастики в цветастых обложках и сразу подумал, что эти издания смотрятся тут не слишком уместно…

На второй день после вселения Славик обнаружил в почтовом ящике конверт со счетом от компании «Твой Интернет» – напоминали, что не оплачены услуги за октябрь и ноябрь. Ага, значит, бабушка и кабель в квартиру провела. Тариф, однако, безлимитный. Интере-есно!

Новый дом по сравнению с панельной девятиэтажкой на Ленской был просторным – из обширной прихожей налево вела дверь в большую комнату с компьютером, пианино и круглым обеденным столом, если пройти по коридору вперед, то направо будет кухня с окном на Гороховую, напротив кухни – спальня. Диван современный, откидной, а шкафы и секретер старинные; открыв один из шкафов, Славик почувствовал легкий, едва ощутимый запах нафталина, мигом пробудивший детские воспоминания: от вещей бабушки пахло так же. Что внутри? Почти ничего – мадам Кейлин или раздала свои платья и костюмы, или просто выбросила, когда поняла, что домой уже не вернется… Осталась только каракулевая шубка в матерчатом чехле и меховая накидка, кажется норковая. Архаика, теперь такое никто не носит.

Кстати, о запахах! Славик внезапно сообразил, что своего собственного, неповторимого запаха в доме нет, и это выглядит необычно. Жилища большинства пожилых людей или пропитаны корвалоловой вонью или пахнут, как у Валентины Васильевны, домашней едой и дачными соленьями. Здесь же абсолютная стерильность, квартиру словно отдраили начисто перед тем, как вручить следующему владельцу. Как Славик не искал, а коробочки с таблетками и флакончиками – обязательной принадлежности любого пожилого человека! – не обнаружил. Зато отыскался раритет: старый тонометр с ртутной шкалой. Можно сказать, такой же антиквариат, как и обитые малиновым с золотом кресла в гостиной…

И вообще квартира была выдержана в красных тонах: обои, мебель, кухонный уголок. Глаз, однако, не режет, тона спокойные.

Первые дни Славик чувствовал себя здесь чужим, невзирая даже на новый штамп о прописке в паспорте. Ночевал на кухне, одна только мысль перебраться в слегка мрачноватую спальню и устроиться на диване бывшей хозяйки, вызывала неприятное чувство.

Людмилу Владимировну он помнил очень смутно. В восьмидесятых это была весьма элегантная пожилая дама, всегда ходившая в брючках и импортных курточках (дефицит по тем временам!), запомнились сигареты в костяном мундштуке, тихий голос с хрипотцой и подаренная на день рождения музыкальная открытка. Больше отдаленная родственница интереса к маленькому Славику не проявляла – у нее была своя жизнь, никак не пересекавшаяся с бытием славиковой семьи.

«Надо ехать к родителям и выяснять, что к чему, – решил Славик. – Тем более, я у них не появлялся больше месяца… И в больницу где она умерла, заглянуть, расспросить персонал. Прав был Серега, что-то здесь нечисто!»

Три дня спустя Славик начал ощущать себя эдаким Шерлоком Холмсом, взявшимся за крайне запутанное дело. Для полноты ощущений вечером поставил в плеер диск с «Собакой Баскервилей» – сам того не замечая, Славик проводил все больше времени не на кухне, а в гостиной, начал привыкать к дому. Пока шел фильм, вынул из принтера листок бумаги, устроился за столом и вкратце записал не без труда собранные сведения.

Вывод оказался предсказуем: мадам Кейлин была ой как не проста. И это при том, что Славику не удалось узнать главного: чем занималась эта женщина?

Среди старых писем и открыток в секретере обнаружилась трудовая книжка. Славик глазам своим не поверил: за неполные девяносто лет жизни Людмила Владимировна работала всего четыре года – помощником режиссера в Театре комедии на Невском, там, где Елисеевский магазин, с 1947‑го по 1951‑й. Прочие страницы трудовой оказались девственно чисты. Это подтверждало версию, намедни озвученную мамой Славика, – «бездельница». Родители были людьми советской закалки – отец бывший военный, уволился с Балтфлота в звании капитана второго ранга, мать сорок лет отработала воспитательницей в детском саду – к трудовому стажу они относились по старорежимному трепетно и отзывались о странной тетушке неодобрительно. Мама высказалась откровенно: единственным полезным делом в ее жизни оказалась неслыханная щедрость по отношению к Славику. И то после смерти.