Банным вашингтонским летом, в самый полдень, я стоял и курил у дверей института, где я тогда – в 1995 году – работал. Улица была пуста и колыхалась от жара. Курить было невкусно и душно. По улице шла женщина. Высокая, стройная, темноволосая. Она шла, печально опустив голову и покусывая губы. Она приближалась. Я засмотрелся на нее. Даже залюбовался. Я никогда здесь не видел таких красивых и, главное, таких умных и значительных лиц. Тяжесть лежала на ее челе, боль была в ее больших, темных, ничего вокруг не видящих глазах. И горестно опущенные уголки губ. Мне стало неловко – как будто кто-то при мне плачет. Я отвел глаза, а потом и вовсе отвернулся. И вдруг услышал веселый, бодрый, даже как бы взвинченный голос: “Hi, Denis! How are you doing?”

Передо мной стояла одна из здешних начальниц, Ms. Patricia Lee. Глаза ее приветливо сияли под пушистыми ресницами. Голова чуть закинута назад, радостная улыбка открывала сверкающие зубы, ни морщинки на лбу. Брюнетистая Барби. Вдруг. Этак. Вот так. Выключили одного человека, включили другого.

И это было понятно. Так у них принято.

Тем более что у Ms. Patricia Lee на самом деле были большие семейные неприятности.

А лет примерно за тридцать до этого мы с моим приятелем-соседом стояли и курили около его дачной калитки. А его дача, надобно сказать, была как раз напротив дачи Твардовского. Был вечер, но еще светло – июнь. В конце аллеи показался седой мужчина с тростью и трубкой. Он шел расслабленным и неспешным шагом, глядя себе под ноги, шваркая тростью, сбивая с дороги камушки. Трубка его погасла. Во всяком разе, не дымила. Седой мужчина вдруг поднял голову и заметил нас. И тут мы узнали его – потому что он был уже близко, шагов пятьдесят. Это был Константин Симонов. Он взял свою трость под мышку, достал зажигалку, раскурил трубку, несколько раз сильно затянулся, окутался синим полупрозрачным облаком душистого – мы потом почувствовали – дыма и, гордо закинув свою красивую сухую голову, продолжал идти пружинистым достойным шагом, закидывая вперед руку с тростью, впечатывая ее в асфальт с резким цоком, обгоняя ее и через два шага снова забрасывая вперед. Не забывая при этом через пять шагов на шестой выпускать синее дымное облако, так идущее к его седине и смуглому горбоносому профилю. Симонов идет в гости к Твардовскому! Не фиг собачий…

И это тоже понятно. Потому что у Симонова уже давно были большие неприятности. Говорили даже, что настоящий Симонов погиб на войне в 1944 году. А то, что осталось, – одна тоска и видимость.

В стародавние времена было выражение – «крупный академик».

Один мой приятель был сыном такого вот крупного академика. Жил себе, учился в аспирантуре, женился, девочка у них родилась. Академик и его жена нарадоваться не могли на красивую молодую пару. Все впереди и вообще.

Как вдруг мой приятель уверовал в Бога. Просто ни с того ни с сего. На гладком месте. То есть, конечно, у него внутри души шли какие-то процессы. Но в глубокой тайне. Поэтому для всех это оказалось действительно вдруг.

Он обратился не просто в православное христианство, а в какую-то особо истинную, тайную, непризнанную церковь. Отпустил длинную бороду. Стал соблюдать все посты и молитвенные правила. А поскольку церковь была тайная и непризнанная, все это происходило дома. Что, сами понимаете, не прибавляло мира и спокойствия в семье. Тем более что он бросил аспирантуру и громко называл своего отца безумцем – ибо тот посвятил себя лжеучениям и пребывал в плену сребролюбия .

Отца за это не выбрали в президиум Академии наук. Если переводить на презренное серебро, то выходило – духовные искания сына обошлись семейству в кругленькую сумму плюс разные спецпайки и допмашины. В итоге его форменным образом прокляли и выгнали из дому. Как позор и угрозу для всей семьи.

А молодая жена бестолкового сына осталась в семье крупного академика. Ее просто обожали. А внучку – особенно. Со стороны все выглядело так, как будто любимая дочь неудачно вышла замуж. А вот теперь, к всеобщему счастью, развелась.

Мой приятель меж тем поступил в дворники. Где-то на Кропоткинской, как раз около Дома ученых.

И когда он зимой счищал лед с тротуара железным скребком, худой, бородатый, в суконной ушанке и форменном тулупе, к лепному забору Дома ученых подкатывала черная «Волга» и его мать помогала выйти его пятилетней дочери – они шли на елку, – девочка кричала:

– Ой! Папа, папа…

А бабушка, хватая ее за руку и таща к входу, ласково говорила:

У Кулешова и Хохловой была мастерская во ВГИКе. И я с этими студентами дружил. Курс, как положено, был многонациональный. Из всех республик. Прибалтика, Украина, Средняя Азия. Такая тогда была мудрая ленинская национальная политика.

Вот. Пришел я раз к ребятам в общагу на улице Бориса Галушкина. Сидим, пьем, курим, треплемся. Вдруг в дверь стук – входит еще один. Прибалтийский человек. Высокий, широкоплечий, в сером свитере крупной вязки. Голубые глаза, рыжеватая бородка – настоящий викинг.

А рядом со мной сидел другой человек, среднеазиатский. Небольшого роста, коренастый, жилистый, узкоглазый, с жесткой челкой черных волос – настоящий кочевник.

Викинг, как вошел, сразу заулыбался во все шестьдесят четыре белых зуба:

– О, репята! Я фас искаааал, и я фас нашооол! Вот я принес путылка фотка!

Поставил бутылку на стол.

Все радостно загалдели, стали с викингом здороваться, хлопать по плечам.

А кочевник неодобрительно сощурился, нагнулся ко мне и едва слышно произнес:

Такой вот город. Все знакомые или родственники.

Там жила такая Лена. Очень красивая девушка, и у нее младший брат был, вообще супер, красавец, все девушки в него влюблялись. Лена была из хорошей семьи, и замуж вышла за очень богатого человека, хотя молодого. Но у него отлично шли дела. И он, ее муж, дружил с таким Андрюшей. Андрюша был тоже богатый, но несчастный, потому что у него молодая жена вдруг умерла. Зато у него была любимая сестра.

И еще в этом городе жили брат и сестра Коля и Наташа. Не такие богатые, как те, но вполне обеспеченные. И вот однажды Андрюша на одной вечеринке познакомился с Наташей. И влюбился. Сделал предложение. Стали готовиться к свадьбе. Но Наташа вдруг в театре встретила брата Лены, его Толя звали, и влюбилась просто без памяти. И все порушила. Андрюша ее бросил. И все ее презирали.

Тут война началась. Андрюшу ранило. А Наташа, девушка без образования, пошла нянечкой в больницу. И там Андрюшу встретила, раненого. Просила у него прощения, ухаживала за ним, но он умер все равно.

А Толя на войне ногу потерял, из красавца стал инвалидом никому не нужным и совсем спился. А красавица Лена заболела и умерла.