Развернув факел назад, Деверу еще раз взглянул на скелеты, снова осмотрел их одежду и подытожил про себя: пираты! Корсары, джентльмены удачи. Он нашел то, что они прятали и за что наверняка и были убиты.

Вернувшись к сундукам, Родерик приступил к более тщательному осмотру. Золото из Сирии, Вавилона и Аравии, алмазы из Африки. Арабские монеты, на которых ремесленники отчеканили профили людей, живших сотни лет назад. Поднеся факел к замку одного из больших сундуков, до сих пор противостоявших времени, он увидел печать Англии — голову льва и три короны Ричарда I.

Пав на колени, Деверу опустил факел и перекрестился. Слухи не врали. Он нашел сокровища крестоносцев, утраченные более шестисот лет назад. Золото, бриллианты и прочие богатства, награбленные и украденные в Святой земле. Поговаривали, что король Ричард вторгся в Иерусалим только ради мародерства, а вовсе не ее освобождения. Король скончался вскоре по возвращении на родину, а сокровища то ли потерялись, то ли были спрятаны от его соотечественников, а после на них наткнулась эта шайка головорезов.

И в этом сокровище Деверу узрел способ и средство отмщения Наполеону. По оценке на глазок, не переводя это в денежное исчисление фунтов, шекелей или каратов, здесь свыше пятнадцати тонн драгоценностей. Одних лишь бриллиантов и изумрудов на миллиарды и миллиарды франков. А золота и вовсе не счесть.

Вид этого воздаяния исторг из его груди вопль. Он осуществит месть за смерть жены и убийство отца, переполняющую его душу.

Эти богатства пойдут на продолжение начатой работы. Он сделает мир лучше и в конце концов убедит человечество, что оно вовсе не нуждается в алчности, плоды коей представлены сейчас перед ним.

Солнце уже наверняка закатилось. Шагая обратно ко входу в пещеру, Деверу начал строить планы. К его блестящему уму вернулась былая острота, он вновь заработал на полную мощь, без труда выстраивая сложнейшие конструкции. Его мысли отряхивали с себя шелуху мира, посягавшего на владычество над морем, доступное ему.

Тусклый свет догорающего факела выхватил в воде какое-то движение. Вдруг его глаза округлились от безумной паники — Деверу вдруг показалось, что жуткие воспоминания прошлых лет вернулись в облике людей, чтобы предъявить права на его душу. И уже медленно опускаясь на мягкий песок, он впервые узрел истинное волшебство, настоящие сокровища океана — и они были прекрасны.

Деверу взирал на волшебных существ, а те, в свою очередь, наблюдали за ним из-под кристально прозрачных вод пещеры. Золото, бриллианты и изумруды меркли в сравнении с чудесами, на которые сейчас взирали его глаза. Фантазии мешались с реальностью, библейские сказания со сказками. Вот они, в воде перед ним — легенды, мифы и морские побасенки. Реальность, неподдельность происходящего притягивали его. А затем вдруг сияющие, ангелоподобные русалки с прозрачной кожей исчезли, как не были. Тьма, морской бриз и звуки мира понемногу достигли его сознания, в котором начал выстраиваться план мести, снова возвращая ему цель, ради которой стоит жить дальше.

Теперь море станет его владениями.

Университет Осло, Норвегия

1829 год

Старый профессор склонился к измерительному прибору, собранному на скорую руку. Стрелка колебалась у отметки 98 процентов. Отметив этот факт в дневнике, он поднял взгляд и снова постучал по прибору, заставив стрелку едва заметно подпрыгнуть, после чего она снова вернулась к прежним показаниям. Профессор улыбнулся: заряд оставался высоким даже спустя двадцать семь часов.

Вложив ручку в дневник, он захлопнул его, потянулся, и его взгляд упал на сынишку — двенадцатилетнего Октавиана, мирно спавшего на импровизированной постели в углу лаборатории. Профессор Эрталль — человек, некогда известный как Родерик Деверу, — извлек карманные часы и увидел, что уже почти половина третьего ночи. Покачав головой, он решил проверить контакты еще разок напоследок.

Половину обширной лаборатории занимали три сотни кубиков, смахивающих на коробки, сложенные на металлических стеллажах, высившихся от пола до потолка, отбрасывая глубокие тени в сумраке лаборатории, освещенной масляными лампами и газовыми рожками. Профессор двинулся вдоль главного кабеля, ощупывая изоляцию. Быстро поднял руку, извлек дневник и посмотрел на термометр, прикрепленный к толстому медному кабелю, после чего сличил показания с последней записью. Со времени прошлой проверки два часа назад температура выросла на 16 градусов, подобравшись к отметке 120 градусов. Это проблема. Кабель долго не выдержит под нагрузкой. Либо придется сделать кабель еще толще, что невыгодно скажется на окончательном результате, либо надо найти способ не давать металлу в кожаной изоляции так нагреваться.

— Батюшка, а вы не думали о том, чтобы позволить морю охлаждать ваши провода от батарей?

Профессор обернулся к сыну, присевшему в постели, опираясь на локоть и зевая.

— Морю? То есть вывести кабели наружу корпуса?

Опустив ноги на пол, мальчик накинул одеяло на плечи, встал и неторопливо прошаркал к отцу.

— Нет, сэр, — ответил он, подавляя зевок. — Я понимаю, что морская вода пропитает скрученную медную проволоку даже в изоляции и разъест ее. Однако не остудится ли проволока, если будет под слоем каучука, того же материала, что в ваших батареях и внутри металлической защиты, в каких-то дюймах от прохладных вод моря?

— Ты хочешь сказать, как вены в человеческой руке — под самой поверхностью?

В ответ подросток кивнул, снова зевнув.

— Должно быть, ты унаследовал разум своей матери, ибо я то и дело не замечаю очевидного. — Профессор взлохматил черные волосы паренька. — В твоей голове искрится незаурядный интеллект.

Восхищение и любовь мальчика к отцу светились у него во взгляде. Сын проводил с ним лето, да и сейчас оставался с ним вместо того, чтобы наслаждаться рождественскими каникулами. Он был рядом с отцом с того самого момента весной, когда в исследованиях произошел перелом и революционная система хранения электричества стала показывать многообещающие результаты, отказавшись даже от более теплого общества матери — Александрии.

Мальчику было всего десять лет, когда профессор закончил сборку двигателя внутреннего сгорания. Мотор, переделанный из парового поршневого двигателя, тоже был революционным и очень-очень секретным. Однако Октавиан даже в столь юном возрасте догадался, что насос, закачивающий то иливо в камеру сгорания, неэффективен, попросту наблюдая за его работой. Он принялся возиться с конструкцией отца и всего за три месяца, пользуясь только деталями, выуженными из металлолома, сумел соорудить насос, назвав его инжекторным насосом дистиллята керосина, использовавший для приведения в движение сам же двигатель. Керосин получили из сырой нефти благодаря открытию, недавно сделанному в Америке. Первые три раза двигатель глох, но с тех пор, как они вдвоем придумали способ фильтровать мелкие брызги керосина, устранив из дистиллята нефти все загрязнения, мотор не отказал ни разу.

Улыбнувшись сыну, профессор Эрталль снова достал часы из кармана белого халата и поглядел на циферблат: