– Обыщите второго! – приказал вожак. – Деньжата точно есть, главное – найти. Арсений не мог ошибиться, он весь вечер подслушивал их разговоры на постоялом дворе.

Подельники бросились к экипажу, вытащили убитого «отца», для начала обшарили его, затем принялись за одежду. Под подкладкой пальто явно что-то было зашито. Один из бандитов достал нож из голенища сапога и распорол ее, на землю вывалились ассигнации.

– А вот и улов! – сказал вожак и сгреб здоровенной ручищей все деньги.

Затем пересчитал их:

– Отлично, тыща рублей! Не подвел Арсений, свое дело крепко знает.

Неожиданно из экипажа послышался детский плач. Вожак оглянулся:

– Фу, ты черт! Баба-то с дитем была!

Он подошел к экипажу и заглянул в него. Арина с перепугу забилась в дальний угол под самые сидения и тихонько плакала.

– Иди сюда, не бойся! – вожак достал девочку из-под сиденья. – Не плачь, я не кусаюсь!

Подельники заржали, как сивые мерины.

– Чего осклабились! – рявкнул вожак. – Дитев я не граблю и не убиваю, – он внимательно посмотрел на Арину. – Складная барышня из нее вырастет… Ой, достанется мужицкому полу!

Разбойники опять заржали.

– Замолкните, дурни! Уходим! Девчонку возьму с собой – сгодится для моего плана.

План же у Свистуна был достаточно простым: после такого улова податься в Москву и обзавестись собственным делом. Награбленного могло вполне хватить на покупку торговой лавки на окраине города, да и чистые документы были припасены на имя мещанина Данилы Выжиги, что родом из Брянского уезда, местечка Сураж. Да и девчонка подвернулась во время – вполне можно сойти за вдовца с ребенком. Это вызовет меньше подозрений, мол, продал имущество в Суражах, после смерти жены и отправился в Москву на поиски лучшей доли. Словом, не подкопаешься, документы проверять, да списываться с полицмейстером Суража никто не станет – занятие длительное и весьма хлопотное.

Так Свистун, разбойник и убийца, стал мещанином Данилой Выжигой, честным гражданином Российской Империи, а Арина – его законной дочерью.

Вскоре, в Москве на Стромынке, появилась булочная мещанина Данилы Выжиги, а затем и кондитерская, что открывались теперь все чаще, на французский манер: с круассанами, горячим шоколадом, чаем и всевозможными сладостями.

Шли годы. Данила души не чаял в дочери и всячески ее баловал. Когда девушке исполнилось пятнадцать лет, она стала одной из самых завидных невест на Стромынке. Молодые воздыхатели, из мещан и даже из купеческих семей, все чаще появлялись в кондитерской, но не из любви к французским булочкам и пирожным, а лишь с одной целью – увидеть Арину.

Что и говорить, Арина удалась на славу: высокая, стройная, с высокой полной грудью, про таких говорят – кровь с молоком, или – ядреная девица.

По моде последних лет она носила платья из легких полупрозрачных тканей, перехваченные лентой под грудью, отчего становилась еще соблазнительнее и желаннее. Волосы Арина заплетала в косу, обвивая ее вокруг головы. Дивный овал лица, русые волосы с золотистым оттенком, крупные серо-голубые глаза, казалось, девушка сошла с картин русских художников-реалистов, скажем, Боровиковского или Кустодиева.

При всей своей миловидной внешности, Арина была девушкой самостоятельной, и рано начала заниматься семейным делом – помогать в кондитерской. Как только она появилась за прилавком – резко увеличилось число посетителей, особенно молодых людей.

Кондитерская процветала, Данила был доволен жизнью – все у него складывалось весьма удачно. В последнее время в кондитерскую зачастили свахи, но Выжига не торопился выдавать дочь замуж, мотивируя тем, что слишком молода, «да надо б погодить годок-другой».

Арина же не проявляла к замужеству ни малейшего интереса, но до определенного момента – пока не увлеклась переводными французскими романами, продававшимися здесь же на Стромынке, в издательстве Голованова. Она зачитывалась приключениями благородных рыцарей и труверов[2], искренне сочувствуя прекрасным дамам, закованным злостными мужьями в пояса невинности. Девушка сделала для себя глубокомысленный вывод: если выходить замуж, то только по любви, иначе жизнь потеряет всякий смысл. Но как определить, что пришла настоящая любовь, а не просто увлечение? Этого Арина точно не знала и, прочитывая все новые романы, склонялась к мнению, что любовь – всепоглощающее чувство, влюбленный человек думает только о предмете своего воздыхания и не мыслит без него жизни. Именно таким определением любви Арина собиралась руководствоваться при выборе собственного мужа.

* * *

Здоровье Данилы ухудшалось – болело сердце, он постоянно принимал лекарства. Арина волновалась за отца, он же в один из зимних январских вечеров, когда ему стало совсем плохо, лежа в постели, подозвал дочь:

– Ариша… Я должен тебе кое-что сказать… – говорить ему было трудно, Данила задыхался.

Девушка присела на краешек кровати, отец взял ее за руку.

– Немного мне осталось…

Арина залилась слезами.

– Не плачь… Лучше послушай. У меня в банке Литвинова лежат двадцать тысяч рублей. Завещание я оформил, там же у нотариуса… Прошу тебя, не спеши с замужеством… поверь, как только я умру, охотники до денег налетят на тебя со всех сторон…

– Я обещаю, что не буду спешить, – поклялась заплаканная Арина.

– Ты – девушка самостоятельная, с кондитерской управишься. За прислугой следи, спуску не давай… Им только дай почувствовать слабину… Да и если, что – пистолет знаешь где, в тайнике. Всегда держи его под рукой – ворья полно…

– Я все сделаю, как вы велите, папенька…

– Главное… ты – не моя дочь… – с трудом вымолвил Данила.

Арина посмотрела на отца широко раскрытыми глазами:

– Как это? Что вы такое говорите? Как – не ваша дочь?

– Много лет назад я нашел тебя на дороге, идущей в Сухиничи. Все были убиты, лишь ты осталась жива. Ты была совсем малышка, вот и не помнишь ничего, да и знала только свое имя. Как тебя зовут: «Алиша» … Я даже поначалу и не понял, что тебя Ариной звали.

На утро Данила умер, отказавшись исповедаться, как ни настаивала дочь: слишком много было на его душе тяжких грехов, да еще один добавился бы перед смертью – ложь.

* * *

Стоило скончаться Даниле Выжиге, как Арину сразу же осадили свахи и толпа охотников за приданым. Особенно досаждала Дарья Дмитриевна, что ни есть наглая баба, и занятие-то свахи ей подходило полностью: ее гони из двери, она – в окно влезет. Дородная, красномордая, она подавляла собеседника своим напором.

Прослышав про то, что Данилу Выжигу Бог прибрал, она достала из сундука новую шаль, повесила красные стеклянные бусы на шею, накинула меховую душегрейку, поймала экипаж близ дома, и направилась прямиком в купеческий дом Мордасова Николая Порфирьевича, торговца скобяным товаром. Дом Мордасова располагался на Рубцовско-дворцовской улице, что в десяти минутах езды от Стромынки. Сын его Афанасий был парнем смышленым и хозяйственным, помогал отцу в торговле и постоянно пребывал в скобяной лавке на Стромынке, там-то он и увидел Арину, когда она с отцом зашла купить дверные ручки для дома. Ей тогда едва исполнилось пятнадцать, но девушка обрела уже привлекательные женские формы, и Афанасий был сражен юной прелестницей наповал.