litbaza книги онлайнКлассикаМой «Фейсбук» - Валерий Владимирович Зеленогорский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 54
Перейти на страницу:
у него во рту, по самым скромным подсчетам, было двое «Жигулей»; он сам снял с меня кроличью шапку и дубленку, сшитую из тулупа охранника одной колонии, купленного моей мамой на Преображенском рынке.

Меня провели к столу у окошка, и мэтр сам поменял хрустящую скатерть на новую и спросил меня, чего я желаю. Я желал все и сказал, как старший товарищ, ему на ты: «Принеси все вкусное», господин все понял, он вообще все понимал, как профессор психологии, и исчез за бархатной портьерой в своих закромах.

Через минуту две официантки, Таня-Валя, принесли два огромных подноса, там было все: маслята, язык, балык, залом, бочковые помидоры, судачок, два графина с белым и цветным и тарелка зелени и свежих овощей с огорода города Баку; я решил: умру, но съем все, и будь что будет.

Господин в черном подошел и извинился, что нет икры, я извинил его и сказал вальяжно, что материал о ресторане будет в пятницу, в рубрике «Маяки столичного питания».

Он пятился задом и одновременно кланялся, как китайский болванчик на моем пианино, на котором я так и не научился играть.

Ел я долго, с перерывами, выпивал из двух графинов и довольно скоро окосел основательно; уже пришли музыканты, старые хмыри, игравшие когда-то самому Васе Сталину на последнем этаже гостиницы «Москва».

На сцене пел человек, похожий на Фрэнка Синатру.

Я был изрядно пьян, в состоянии «Остапа понесло».

Я щелкнул пальцами, как Игорь Кио, и сразу предо мной возникли Таня-Валя, их уже не было двое, они слились в одно целое, половина была белой, а вторая — черной, и с этим целым я пожелал танцевать под песню «Мой путь».

Таня-Валя глянули на метрдотеля, тот кивнул, и началось; хмырь объявил, что эта великая песня звучит в мою честь — но под именем Виктора Терехина из солнечного города Люберцы.

Зазвучал «Мой путь» на языке оригинала, и мы поплыли с Таней-Валей по паркету; во время припева, когда вступили духовые, я чуть не заплакал, это мой путь, подпевал я, обнимая четыре сиськи и две жопы.

Второй куплет я пел уже на сцене, и оркестр аккомпанировал стоя, как оркестр Гленна Миллера самому Синатре, а потом я упал прямо на стол уважаемым людям, прямо в блюдо с хинкали попала моя нога, и я закрыл глаза, понимая, что мой путь завершен.

Но случилось чудо: им объяснили, что я из ЦК, они простили представителя правящей партии, очнулся я в бельевой, где лежал на ворохе белья.

Меня гладили мои наперсницы и дули на шишку на лбу по очереди, из зала опять звучал «Мой путь», я встал и вернулся к столу, где была уже вторая перемена блюд.

Потом я упал еще раз, и мой путь чуть не завершился окончательно.

Убирать разбитую мною посуду вышла в зал наша институтская лаборантка Инна, мать-одиночка и хороший человек; увидев меня, жалкого третьекурсника, в роли Хлестакова на губернском балу, она онемела, онемел и я; сразу протрезвев, я в момент стал Вольфом Мессингом и взглядом дал понять, что мы незнакомы; я был в шаге от провала, и она поняла меня и стала вести себя как жена Штирлица в кафе; я заказал песню из одноименного фильма, и она все поняла.

А потом, Аня, у меня началась конспиративная встреча…

В зал входил капитан Сорокин; я был как тетива индейского лука.

Пятое письмо Анне Чепмен

Ну вот, опять, Анечка, я на передовом рубеже; капитан Сорокин — «мон женераль», так я звал его в годы нашего сотрудничества, — мигнул мне левым, рабочим, глазом, и я поплелся за ним через кухню в номера.

Кстати, второй глаз капитан Сорокин потерял во время спецоперации в ресторане «Янтарь» на Электрозаводской в 72-м году, но это официальная версия…

Они с соратниками обмывали звездочки майора К. и попали под замес армян и азербайджанцев, которые уже в те далекие годы, когда дружба народов СССР была витриной для всей прогрессивной мировой общественности, испытывали друг к другу личную неприязнь на почве раздела Измайловского рынка.

Стулом, пущенным в сторону стола лиц кавказской национальности — личности метателей установить не удалось, — ему выбили глаз, а в отчете надписали, что была спецоперация против дашнаков и басмачей.

Сорокин вместо глаза получил грамоту, виновных не нашли, потому что не искали на свою жопу приключений.

Ну сейчас не об этом.

Сорокин привел меня в пыльный номер и стал меня склонять к сотрудничеству с органами, начал он издалека.

Он сначала спросил про Розу, верна ли она мне, как Мария Склодовская-Кюри самому Кюри; будем ли мы с ней единым организмом, как супруги Розенберг при передаче ядерных секретов.

Я замешкался, но про Либермана и Розу скрыл, хотя было дикое желание заложить Либермана по полной программе и занять место начальника отдела, но я не стал, побоялся, что органы уберут Розу, как слабое звено, а мне дадут какое-нибудь б/у из бывших нелегалок времен Первой конной.

Я поручился за Розу, Сорокин усмехнулся каменным лицом, и я понял, что он все знает про Розин срыв в бездну Либермана; потом он сказал загадочно: «Мы вас за язык не тянули, она в вашей группе, и вы отвечаете за нее головой, а я за вас жопой и погонами».

Потом он мимоходом спросил, знаю ли я азбуку Морзе; я ответил, что знаю только сигнальную азбуку флажками, учился в Доме пионеров в школе юного моряка на Красной Пресне после Двадцатого съезда, когда жил временно у дедушки, бывшего врача-вредителя, реабилитированного нашими славными карательными органами с незначительной травмой головы, приведшей к полной глухоте.

Сорокин кивнул, он знал об этом и даже знал человека, который отрезал дедушку одним ударом от мира чарующих звуков.

Но он при этом заметил, что партия осудила незаконные методы следствия и виновные понесли наказание, а дедушка умер дома и претензий не имел, просто радовался тогда, что не ослеп, все-таки видеть лучше, чем слышать.

За это ему дали квартиру, как жертве репрессий, и я в ней живу и радуюсь, что дедушка малой кровью решил мой жилищный вопрос.

Либерману, конечно, повезло больше: трехкомнатная на Таганке с паркетом за обоих расстрелянных родителей, умеют все-таки евреи устраиваться, ну это к слову.

Потом капитан достал бутылку коньяка «Три звездочки» и блюдце с лимоном, слегка заветренным, мы выпили за наше дело по стакану, и я ушел, шатаясь на ватных ногах.

Сорокин сказал, чтобы я поплотнее работал с Либерманом, есть мнение,

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 54
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?